~ X Саске ~

Для удобства размещено на фикбуке.

---

~ IX Выбор ~

Название: Солнце в ладонях

Автор: Миорай
Бета:  Koshka~
Жанр: romance, het, au, incest, angst.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.

Статус: в процессе.

Размещение: НЕЛЬЗЯ!

От автора: что ж, это вышло несколько дольше, чем я могла предположить, но у меня есть шикарная отмазка - так сошлись звезды ._. мне очень стыдно, честное слово Т_Т

Однако, новая глава, наконец, готова и я несказанно рада этому факту. Глава была действительно сложной, сколь бы мне не нравилось над ней работать, возможно, кому-то она покажется перегруженной, другому - не полной. Но получилось все так, как получилось, надеюсь, что она найдет отклики в сердцах читателей) И да - выход следующий главы планируется к 4-5 числам следующего месяца. Не так уж и долго, верно? :З

~ IX Выбор ~

~ IX Выбор ~

Ей снились сны. Неясные, тягучие, завораживающие. Она чувствовала то парящую легкость, то стальную тяжесть, тянущую куда-то глубоко вниз, в самые недра непонятных видений. Она знала, что спит, но никак не могла скинуть с себя этот липкий морок. Призраки скрытых желаний надежно оплели каждый сон, в который она со страхом погружалась. Ускользающее от понимания сонное марево жалило, волновало, порой ужасало и угнетало. Она металась в объятиях кошмаров из-за сжигающей ее лихорадки и моря неправдоподобных иллюзий, которое уносило ее все дальше в глубины подсознания. В какой-то момент пришло четкое понимание: она сошла с ума, она останется здесь навсегда. Ее разрывало на части, склеивало обратно в совершенно хаотичном порядке, разрывало опять и все повторялось заново, снова и снова…

Было глубоко за полночь, когда Сакура откинула с головы дышащее жаром одеяло и глотнула прохлады. С усилием попыталась отдышаться и утереть выступившую на лбу испарину. Яркие пока еще сновидения отпускали с неохотой, как и колкая дрожь, разросшаяся по телу и отразившаяся в ступнях онемением. Простыни были влажными и непоправимо смятыми. Она почти машинально прикоснулась ко лбу тыльной стороной ладони – он пылал, как и все ее лицо.

Сакура приподнялась с подушек со всей осторожностью, на которую была способна, и, почувствовав липкий холод, накинула на плечи покрывало. Все тело нестерпимо ломило, особенно яростно терзало щеку. Аккуратно, держась за стены, побрела вниз, на кухню, где лежало обезболивающее. Она и так приняла уже слишком много, но терпеть нарастающую боль сейчас было выше ее сил. Сакура знала, что мама хранила все таблетки в верхнем шкафчике над раковиной, достать которые при нормальном самочувствии было легче легкого. Но не в ее состоянии. Даже для того, чтобы поднять руку, приходилось морщиться от стреляющей рези в ребрах, что делало поставленную задачу едва ли выполнимой. Но она старалась: со всем упрямством, на которое была способна, перебарывая боль, все-таки оттягивала неимоверно тяжелую дверцу шкафчика в сторону. Еще немного и тугое сопротивление пружин отпустит и дверца отъедет сама. Чуть-чуть…

- Что ты делаешь?

От неожиданности, Сакура вздрогнула всем телом и дернула руку в сторону – шкафчик захлопнулся.

- Таблетки…

Она не совсем понимала, почему этот вопрос настолько смутил ее, и от осознания того, что ей пришлось красться сюда, словно воришке, злилась вдвойне. На себя, что не способна немного потерпеть, или на него, за то, что поймал ее?

Сакура услышала тихие шаги Руи за спиной, пока он приближался и встал аккурат позади – она не стала оборачиваться, чтобы удостовериться насколько он близко.

- Тебе сейчас нельзя перенапрягаться. Если тебе что-то нужно - попроси меня.

Его голос был тих и кроток. В своей суровости нежен настолько, что мурашки пробегали по коже.

- Прости, не хотела беспокоить тебя.

Тяжелый вздох погладил затылок.

- Ты не беспокоишь меня такими вещами.

Она почувствовала, что брат встал еще ближе: спиной сквозь собственную рубашку и тонкое покрывало почувствовала тепло его тела. А Руи, будто и не догадываясь, что делает что-то двусмысленное, оперся по обе стороны от нее на столешницу руками.

Это пугало, настораживало, стесняло. Это будоражило, волновало, смущало.

- Я рад, что могу хоть чем-то помочь тебе. Так что не переживай по пустякам.

Пришлось замереть, чтобы случайно не дотронуться лопатками до его груди, но из-за ноющей боли в ребрах, сделать это было гораздо сложнее.

- Я думала, ты будешь злиться на меня.

- Так и есть. Злюсь.

Дыхание участилось, а вдохи стали короче. Сакура повернула голову вбок, различая только контуры его лица. Почувствовав неожиданную тяжесть сзади, она вздрогнула: Руи уткнулся лбом ей в шею и спрятал лицо в спутанных волосах, еще влажных после ночных кошмаров.

- Ты в порядке? Плохо спишь?

Не хотелось отвечать. Еще немного, она позволит себе этот мимолетный момент близости еще немного. Такая забота была непривычной и странной, но оттого еще более волнующей. Любое стеснение меркло в лучах теплоты и уюта, которые она ощущала рядом с ним. Несколько минут они стояли так совершенно неподвижные и ловили отражения ударов сердец друг друга.

- Сакура?

- Ты стоишь слишком близко.

- Я знаю. Прости.

- Все в порядке, – кончики ее разбитых губ приподнялись в легкой улыбке, когда она нехотя обернулась – Руи пришлось отступить всего на полшага.

- Сакура?..

Неловкая тишина окутала кухню.

Она поняла, о чем он собирался спросить, и поняла, почему этот невысказанный вопрос так и повис в воздухе.

- Не сейчас, пожалуйста.

Это смутило. Сакура чуть надавила ладонями ему на грудь, заставляя отойти и выпустить ее из кольца рук.

- Когда? Прошло уже три дня, - грусть и нетерпение скользили в его хриплом голосе, из-за чего в ее собственной груди зародилось неприятное щемящее чувство.

Руи смотрел на нее неотрывно, в его темных глазах отражались блики света от уличного фонаря. Казалось, что изнутри пробивался болезненный свет, и этот свет был пугающим.

- Мне нужно подумать…

На мгновение показалось, что этот ответ разозлил его, хотя появившаяся морщинка на переносице быстро разгладилась, и он с видимым усилием отвернулся.

- Как бы долго ты не думала, сколько бы не решала – это ни к чему не приведет. Ты ведь и сама об этом знаешь.

- Я знаю, - глухо прошептала Сакура, склоняя голову и позволяя волосам хотя бы немного скрыть лицо.

- Просто скажи мне, чего ты хочешь?

- Не знаю…

- Чего ты хочешь?

- Не знаю.

- Чего ты хочешь?

- Не знаю! – зло выкрикнула Сакура, раскрасневшись из-за обиды и такого откровенного давления. – Я не знаю, что мне делать и о чем думать. Это совершенно неприемлемо. Я не понимаю, я ничего не понимаю! Что ты хочешь от меня услышать?

Она дышала часто и с тихим присвистом, и, кажется, из-за напряжения ей снова было больно, но Сакура не сдвинулась с места, пристально глядя на брата исподлобья.

По лицу Руи больше нельзя было понять, о чем он думал. Оно приобрело несвойственную ему холодность и суровость, губы плотно сжались, а брови сошлись на переносице. Даже его поза казалась неестественно напряженной, словно он был готов рвануть с места в эту же секунду. Но он продолжал неподвижно стоять, ждать.

- Руи…

Она не знала, что должна была сказать или сделать, чтобы успокоить, сгладить этот неловкий и неуместный момент. По правде говоря, Сакура не думала об этом до этой минуты, заставляла себя не думать, хотя при каждом взгляде на брата вспоминала о том поцелуе, и щеки ее вновь начинали пылать. Она позволяла себе откладывать этот разговор, а Руи не настаивал. До этого момента. Но что она могла поделать? Как можно найти выход из этого положения за такой короткий срок, когда она не имела ни малейшего понятия, о чем вообще думать?

- Ты, должно быть, не понимаешь, как это тяжело…

Плечи его поникли, а взгляд стал рассеянным. Руи медленно опустился на кафельный пол и сел, опершись о дверцу нижнего шкафчика.

Почему дошло до этого? Сакура всего лишь спустилась за таблетками.

Пусть не полностью, но она понимала, насколько это трудно – признаться в своем влечении к собственной сестре. Тяжело и, должно быть, больно оттого, что он наперед знал, по какому сценарию все пойдет. Мучиться от нерешительности и боязни сделать что-то не так, сдерживать свои порывы. Наверное, ему было невыносимо постоянно находиться рядом с ней эти дни, заботиться и оберегать, не позволяя себе ничего лишнего, чтобы не задеть, не обидеть и не сделать больно.

Сейчас Сакура поняла, как неправильно и эгоистично себя вела, каждый раз подпуская его чуть ближе, чем дозволено, и в ту же минуту снова отталкивая. Злость на себя, на всю эту ситуацию не позволяла ей успокоиться. Не имея возможности как-то перебороть этот запал, она все же произнесла:

- Почему бы тебе не дать мне самой решать, что и когда я должна отвечать? Сейчас ты не в праве принуждать меня к чему-либо. Потому просто оставь меня в покое.

Руи снова взглянул на нее - изумление и неверие отражалось в его глазах. Но он ничего не ответил, потупив взгляд, а его лицо приняло задумчивое и растерянное выражение.

Она поняла, что зашла далеко, но ничего не могла с этим поделать, хотя произнесенные слова полностью отражали ее мысли, пусть Руи это совсем и не понравилось.

Придерживаясь за ноющий бок, Сакура развернулась и поплелась в свою комнату. Она не могла позволить желанию утешить Руи взять верх и свести на нет все сказанное ранее. Ей нужно было время, и теперь этого времени будет предостаточно.



Прошло два дня, два дня тишины и немого ожидания. Невыносимая неопределенность черным саваном накрыла дом и саму Сакуру, позволяя сомнениям и тревоге капля за каплей поглощать ее сознание. Так проходили часы, пока она недвижимая лежала на кровати, пока осторожно и недостаточно уверенно бродила по дому, желая, чтобы следы побоев, наконец, исчезли, пока спала и видела тревожные сны. Иногда ей казалось, что она превратилась в тень и, подобно не упокоенному духу, надеялась на чудесное освобождение из ловушки, в которую угодила. Но чудо не происходило, волнения никуда не исчезали. Да, это противное чувство, когда в груди что-то болезненно сжимается и давит, мешает нормально вздохнуть. Чувство, когда все происходит вовсе не так, как надо, как запланировано, когда все выходит из-под контроля, и теряется то четкое ощущение реальности, за которое всегда незаметно цепляешься. Чувство, когда не можешь справиться с собственными эмоциями, когда не знаешь какое направление задать своим мыслям.

А есть ли верная дорога, верный выбор? Что если их не существует? Что, если, избрав одно, неминуемо потеряешь остальное? Почему не существует легких проторенных дорог и ясных и четких ответов? Возможно, они никогда и не существовали? Что мне делать? Что ответить? Как поступить?

Что мне делать?

Что мне делать?

Что мне делать?..

Эти вопросы продолжали беспрерывно жужжать в голове, не давая продохнуть ни секунды. Казалось, вот найден ответ на один из вопросов, как тут же его место сменяет другой не менее сложный и смущающий. Но рано или поздно всегда приходит усталость и апатия, когда уже не интересуют последствия собственных решений и не волнует то подвешенное состояние, в котором приходится находиться. В какой-то момент все это уходит на второй план, делая жизнь в эти минуты чуточку легче.

Он разговаривал с ней. По крайней мере, пытался. За эти два дня им несчетное количество раз был задан вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» – и ни разу не получен ответ, лишь безликий кивок и взгляд в пустоту, будто она отрицала само существование своего брата и всех тех неудобств, через которые ей приходится проходить. Поначалу он злился, его раздражало, что Сакура не способна четко сказать «да» или «нет». Это ведь так чертовски просто! Но она продолжала колебаться и отгораживаться, возводя невидимую глазу, но ощутимую стену. Потом пришла обида, детская наивная обида, что его банально перестали замечать. Смущаться, злиться, ненавидеть, презирать – все это куда лучше полного игнорирования. Это больно и неприятно. От этого гадко, но он не жалел ни о едином сказанном ей слове. Руи знал насколько это эгоистично, но не чувствовал сожаления, наоборот, что-то глубоко внутри ликовало и радовалось. Ведь, если он чего-то хочет, то не отступит так просто, никогда не отступал.

А затем пришло удручающее понимание, что Сакура боится его. Пусть неосознанно, пусть беспричинно, но теперь она отсаживалась за обеденным столом, чтобы быть дальше; если они встречались в коридоре – огибала по большей дуге, нежели было нужно, избегала смотреть ему прямо в глаза и не позволяла прикасаться к себе. Поначалу Руи даже не обращал на это внимание, пока не попытался потрогать ее лоб – слишком болезненно сверкали ее глаза и горели щеки – тогда Сакура шлепнула его по ладони, совершенно не ведая, что делает. Он все еще помнил ее расширившиеся от изумления глаза, когда она поняла, что сделала. Самое удивительное – сестра тогда жутко разозлилась.

Она не поправлялась, наоборот, ее самочувствие с каждым днем становилось все хуже, а сама Сакура мрачнее. Температура сжигала ее каждый день – вызванный на дом врач прописал жаропонижающее, но больше ничем помочь не смог, потому что другие признаки болезни отсутствовали. Нельзя было допустить, чтобы это ее лихорадочное состояние продолжалось и дальше.

Неделя пролетела совершенно незаметно. Руи уходил рано утром и возвращался только ближе к ночи. Неслышимый и невидимый ею, возможно, так он пытался помочь самой Сакуре. А она не засыпала до тех пор, пока не услышит едва различимые тихие шаги из приоткрытой двери. Она знала, что перед тем, как зайти к себе, Руи замирает на пару минут, должно быть, прислушивается к ее дыханию, и уходит к себе. Почему-то от этой мелочи становилось тепло и приятно. Сакуре казалось, будто она понимает, почему брат так надолго оставляет ее одну в последнее время.

Ей действительно необходимо было одиночество, чтобы немного подумать, ведь в присутствии Руи все здравые мысли по какой-то причине улетучивались, и она не могла думать ни о чем, кроме как о жаре, охватившем ее всю. Лихорадочный он был или же другой природы – было не так важно. Важно лишь то, что она неимоверно злилась на себя и на него тоже. Все было так хорошо! Зачем он все испортил? Ведь то, что они смогли обрести за то недолгое время, что пробыли вместе, было прекрасным. Сакуре никогда не хотелось ничего большего, но сейчас, когда перед ней поставили выбор, она понятия не имела, что с этим делать. Более того, так странно теперь было находиться с ним под одной крышей, с ним – кого не остановят социальные условности и принятые рамки приличия.

Нет, Сакуре не было страшно, она не переживала, что Руи может сорваться с цепи и как-то навредить ей, просто толика беспокойства потихоньку закралась в ее разум и не давала волю сердцу. Все изменилось слишком быстро. Слишком быстро в их отношения закрались холодность и отчуждение, а доверие исчезло без следа. По крайней мере, именно это ощущала Сакура, по каким-то странным причинам считая, что именно это и должна ощущать. Разве это было честно и справедливо? Кого вообще волнуют подобные понятия, когда ты с головой окунаешься в омут?

Тогда Сакура впервые попыталась взглянуть на Руи с другой стороны. Попыталась представить себя девушкой, которая имеет право интересоваться им, которая имеет право прикоснуться к его широкой груди, кончиками пальцев ощутить горячую кожу и кубики пресса под ней. Дотронуться до его, казалось, стального тела, сжать своей рукой его теплую, не такую мягкую как у нее, ладонь. Зарыться пальцами в мягкие волосы, пахнущие хвоей.

И все же, это было странно. Сакура старательно отгоняла от себя подобные помыслы, не без усилия игнорируя странное тепло, разливающееся по телу от таких мыслей. Это только жар. Он ее брат. Ничто и никогда не изменит этого факта.

Синяки на теле начали постепенно исчезать, болезненные отклики в теле – пропадать. Но чувство тревоги и жар никак не отпускали, ведь только в таком состоянии Сакура не могла думать, только так она забывалась снами, которые были ничуть не спокойнее бодрствования. Непонятные символы появлялись и исчезали, казалось, в одно мгновение, странные образы и видения захватывали, но и пугали одновременно. Проснувшись, она никогда не могла вспомнить, что именно ей снилось, лишь неприятный осадок, пронесенный сквозь многочасовой сон, не сглаженный и не забытый.

То утро было особенным. Даже неясная утренняя серость, облепившая комнату, походила на необычного мистического зверя, нашедшего приют в небольшой девичьей комнате. Тени были чуточку ярче, чем обычно, а тишина – уютнее и гармоничнее. Тепло, ранее снедаемое промозглым холодом, теперь приятно обволакивало тело. Дышалось легко и свободно, будто Сакура, наконец, очнулась от многомесячной спячки, и дни, проведенные в глупом волнении, теперь казались далекими и эфемерными. Она не могла дать этому внятное объяснение, хотя четко ощущала, что что-то происходит, что-то странное, неведомое.

В то утро она проснулась со сладостным предвкушением чего-то небывалого и волнующего. Сакура запомнила, что ей снилось. То видение, будто живое воспоминание, до сих пор стояло перед глазами и будоражило разум. Она дышала глубоко и чуточку неровно, что все равно не позволило ей отпустить то ощущение касания, небывало яркое и поразительно настоящее, все еще обжигающее кончики пальцев. И легкое удивление, когда она, еще до конца не проснувшись, потянулась руками, но ничего не нашла, только пустоту. Несколько раз сжать ладони, удостовериться, что видела всего лишь сон, иллюзию. Но ощущение теплой кожи под пальцами не проходило, лишь усиливалось от ее тщетных попыток убедить себя в том, что это всего-навсего заблуждение, мираж. Даже чуть ускоренное сердцебиение возвращалось в норму неохотно, как она совершенно неохотно отпускала захвативший ее образ.

Сакура тряхнула головой, пытаясь скинуть с себя морок этого необычно яркого наваждения. Это было почти реально. И дрожь, что она тогда ощущала, и сомнения, гонимые палящим жаром, и жадность до прикосновений, и пылкость вожделения, осознание которого потрясло ее саму, даже невесомая чужая тяжесть, въевшаяся в ее тело. Отчаянно пытаясь прогнать мысли о том, кто пробудил в ней столько доселе дремавших ощущений - лицо и губы, всего в нескольких сантиметрах от ее, руки, ласкающие тело, запах - она лишь распаляла в себе ту чувственность, что никогда не выпускала наружу, и желание познать все это становилось практически невыносимым.

То утро, пока таинственные матовые сумерки не сменились по-зимнему тусклыми солнечными лучами, Сакура провела на кухне в полном одиночестве именно на том месте, где раньше сидел ее брат. Несмелый свет далекой жаркой звезды мягко ласкал кожу рук и коленей, даря ощущение беспечности и уюта. Казалось, так можно продолжать сидеть долгие годы, не позволяя ни одной волнующей мысли тайком проскользнуть в безмятежное сознание.

Даже когда он присел напротив нее и задал какой-то вопрос – как знакомо движение этих губ и их мягкость, которую ощутят подушечки пальцев, если прикоснуться – даже когда его ладонь потянулась к ее щеке и нежно погладила – такое трепетное прикосновение – даже тогда умиротворенность и некоторая задумчивость не покинули Сакуру. Это столь непривычное состояние прострации, когда невозможно связать хаос медленно плывущих мыслей, напугало бы, если бы страх мог пробиться сквозь стену глубокого расслабления.

И тогда она, направляемая слепым зовом интуиции и странными желаниями, потянулась к нему, к его напряженным плечам, к запаху шампуня на еще влажных волосах, прильнула как можно ближе, касаясь мягкой щекой его теплой шеи.

- Сакура?

Должно быть, она промычала что-то неясное в ответ, потому как ее подхватили крепкие руки – Руи прижал ее к себе сильнее, мягче, нежнее. Сколько всего ему хотелось бы показать одними руками, сказать одними губами, выразить собственным телом. Но…

Пусть не однозначное согласие, но это было сдвигом, было началом, началом чего бы то ни было, ведь она смогла, наконец, принять его.



- Это тебе.

Руи протянул сестре небольшой сверток, все еще жмурясь от утренних лучей солнца, совершенно мешавших беззастенчиво дремать за обеденным столом.

- Что это?

Сакура пыталась расчесать вконец спутанные волосы пальцами, но в который раз потерпев сокрушительную неудачу, с любопытством глянула на брата.

- Подарок, - он беспечно пожал плечами. – Я подумал, что тебе понравится.

От одного только вида внимательной Сакуры, со всей ответственностью подошедшей к вскрытию маленькой бархатной коробочки, повязанной лентой, и от усердия чуть вытянувшей пухловатые губы, хотелось улыбнуться. Даже эта малость стоила всех потраченных усилий на подбор и покупку подарка.

- Хм…

- Не нравится?

- Бабочка?

Младшая Харуно бережно потянула за цепочку и вытащила на свет маленькую, искусно выполненную серебряную бабочку с крошечным розовым гранатом на брюшке.

- Символ перемен.

Руи, продолжая лежать на одной руке, второй потянулся к сестре и коснулся ее щеки. От этого прикосновения Сакура вздрогнула, но не отстранилась.

- Спасибо. Мне нравится, - легкая, задумчивая полуулыбка украсила ее лицо, преобразив измученную болезнью девушку в совершенно новое существо – нежное, чуточку наивное, прекрасное.

Должно быть, это и было тем, что часто искал Руи у себя дома, искал бессчетное количество раз, хотя нашел только сейчас здесь, в этом небольшом уютном доме, рядом с девушкой, к которой не имеет права прикасаться.

Она поправлялась. Улыбалась куда чаще, чем обычно, с удовольствием проводила с ним время, постоянно находилась рядом, не боялась, не отталкивала, но и не подпускала. Пусть так. Пока Руи было достаточно одного ее присутствия рядом, улыбок, подаренных только ему, неуклюжих объятий, выражающих все полноту ее признательности и сестринской нежности. Сантиметр за сантиметром он сократит расстояние между ними, крупица за крупицей он станет полноправной частью ее мира. И тогда он покажет всю силу съедающей его тоски и желания удержать руку на ее щеке как можно дольше. Заставит позабыть о беззаботной шутливой атмосфере, царящей между ними. Заставит ее гореть так же, как и он.



На этот раз в клубе было темно, шумно и очень многолюдно. Приглушенные неоновые фонари пестрили разнообразными цветами, незаметно сменявшими друг друга, яркими пятнами высвечивали улыбающиеся лица танцовщиц и радостно галдящей публики. Небывалое ощущение подъема бурлило в каждой клеточке тела, подгоняя последовать за зовом ритмичной мелодии, под которую так зазывно и маняще изгибались девушки. Программа давно закончилась, теперь посетителям предоставили возможность полностью сбросить весь стресс, накопившийся за неделю, посредством неуемного, хаотичного, дикого танца, не участвовать в котором было невозможно. Не смогла этого сделать и Сакура, без промедления ворвавшаяся в поток безудержной радости и веселья, полностью ощущая наконец здоровое, беспрекословно подчиняющееся тело. Витающие в воздухе запахи кальяна и благовоний кружили голову, заставляли забываться в ритме нескончаемой мелодии.

Сакура сияла, была настолько яркой в собственной жизнерадостной непосредственности, что этот свет поневоле хотелось спрятать туда, где больше никто его не увидит. Так думал Руи, стоящий чуть поодаль и наблюдающий за восторженной сестрой, освобожденной от почти месячного заключения дома, вкушающей плоды свободы движений и внезапно проснувшегося азарта. Неумную радость сестры он не разделял, только постоянно наблюдал, чтобы никто и ничто не подобралось к ней слишком близко. Его наблюдению не мешали даже часто подходившие с просьбой станцевать девушки, ведь выступление его группы сегодня было ключом программы – угрюмый, насупленный вид, скрещенные на груди руки и наигранно-скучающее выражение лица в конечном итоге отгоняли каждую из них. Даже пытающаяся отвлечь его Тен-Тен потерпела неудачу и, помассировав виски, ушла к одноклассникам, распивающим спиртное за большим, скрытым от посторонних глаз клубным столиком. Вскоре усталость, притаившаяся во все еще ослабленном теле, дала о себе знать - с глубоким вздохом сожаления и капелькой истинного удовлетворения Сакура выбралась из потока танцевального веселья. По ее мнению, Руи был чересчур задумчивым и сосредоточенным для успешно выступившего солиста, но расшевелить его и заставить хотя бы танцевать было пока задачей непосильной.

- Что-то не так?

Слишком громкая музыка мешала общению, потому смысл ее слов приходилось улавливать по движению губ. Он несколько напряженно улыбнулся и кивнул. Она была так близко, ее глаза блестели неподдельным счастьем, раскрасневшиеся щеки сменили нездоровую бледность, а немного растрепавшиеся волосы, укрывшие оголенные плечи, делали Сакуру совершенно очаровательной. Желание обнять ее сейчас практически затуманило рассудок, и еще секунда, мгновение, и он воплотит его в жизнь, прижмет глупую, жестокую, постоянно отталкивающую его сестру к себе как можно крепче и не отпустит, чтобы потом не произошло.

Товарищи по группе подошли как раз в то мгновение, когда Руи готов был сорваться. Пытаясь перекричать гул басов, они наперебой расспрашивали Сакуру буквально обо всем, ведь вредный и противный Руи только сейчас представил им свою очаровательную и любознательную сестру. Зачастую, не расслышав вопроса, она тут же задавала свой и задорно улыбалась почти всегда забавному ответу. Она смеялась, когда ее подразнивали, и подразнивала в ответ. Казалось, что общение с людьми почти на пять лет старше нее самой доставляло ей неимоверное удовольствие.

Это раздражало.

Это бесило.

- Пойдем.

Сакура наверняка не расслышала его слов, когда Руи бесцеремонно схватил ее за руку и с каменным лицом повел прочь из главного зала, слишком шумного и многолюдного для общения. Он бережно, но довольно крепко сжимал ее ладонь, проталкиваясь сквозь беснующуюся под музыку толпу. Не отпустил ее до тех пор, пока они не добрались до подсобных сообщений, выделенных специально для выступающих групп. Сейчас там было совершенно пусто и темно, лишь небольшая полоска тусклого света пробивалась сквозь приоткрытую дверь вместе с ритмичными басами и людским гамом.

- Что такое? – неподдельный интерес и непонимание блестели в чуточку затуманенном взгляде Сакуры, над лицом которой почти вплотную склонился Руи. Его глаза были темны, как самая темная безлунная ночь, а сбившееся дыхание щекотало кожу. Он зажал ее между полупустым столом и собой, лишая возможности сбежать, почти ощущал ее неуверенность, смятение и все-таки любопытство.

Руи не отвечал. Просто молчаливо и пристально смотрел ей в глаза. Сакура не замечала раньше эту маленькую и аккуратную родинку у него возле виска, не замечала, сколь искусаны его губы, не замечала, что слишком отросшая челка щекочет его подбородок, а когда его брови сдвинуты, как сейчас – глубокую морщинку. Ведь еще никогда он не приближался так близко и не смотрел на нее столь долго.

- Руи? – полувопросительно с придыханием протянула Сакура, когда брат заключил ее в крепкие, порывистые объятия, спрятал лицо в изгибе шеи и вдохнул сладостно-пряный аромат.

- Я люблю тебя, - шепнул он, задевая губами нежную кожу, - люблю… - он уже покрывал кроткими, почти невесомыми поцелуями ее ключицы.

- Ру-и… - Сакура поняла, что не способна внятно говорить, когда ощутила настойчивые, нежно ласкающие ладони на открытой пояснице.

Его частое горячее дыхание прожигало кожу, объятия становились все крепче, не давая возможности даже пошевелиться – только сейчас она поняла, насколько ее брат силен и как в действительности широки его плечи. Сейчас, рядом с Руи, она впервые ощутила себя маленьким, беспомощным зверьком.

- Руи! – это прозвучало неимоверно жалобно, но брат, казалось, даже не расслышал этой постыдной мольбы в ее голосе. Горло, как и все тело, охватила непонятная, пугающая дрожь, руки немного тряслись, дыхание стало сбивчивым и неравномерным.

А он, не отрываясь от нее ни на секунду, извиняющимся тоном шепнул на ухо:

- Прости, я не могу остановиться…

И вот он мягко кусает нежную мочку, целует чувствительное место за ушком, прижимает к своей груди. Не отпустит. Ни за что теперь не отпустит. Как же сладостен этот аромат, как неимоверно приятно тепло, как завораживающе притягательны мягкость и округлость ее тела! Все же дух эйфории и вседозволенности, царящей в клубе, в итоге вскружил ему голову, а тело моментально откликнулось на эту запретную близость, становясь неимоверно тяжелым.

- Нет… - все также испуганно шепчет Сакура, совершенно растерянная из-за подобных его действий. Она знает, что глаза ее сейчас расширены от страха, знает, что подступивший к горлу спазм, уже увлажнивший глаза, вырвется истерикой и рыданиями.

А Руи, будто почувствовав, что переступил невидимую, запретную границу ее доверия, на мгновение остановился, прижался своей пылающей щекой к ее – влажной и холодной. Он не сможет, как бы ни желал, не сможет остановиться, ведь он уже вкусил тот запретный плод, который мучил его месяцами. Не сможет. Не захочет.

- Малыш…

На миг он встретился глазами с ее перепуганным взглядом. Чтобы она смогла уловить ту всепроникающую и всепоглощающую нежность, которая совершенно лишила его рассудка. Чтобы его пылающие губы, наконец, нашли ее, чтобы он смог почувствовать их соленый привкус. Он немного подтянул ее, заставив сесть на стол и потерять твердую опору под ногами.

- Нет… Не надо… - все продолжала произносить Сакура, когда он отрывался от нее, чтобы вдохнуть воздуха. Поначалу она отворачивалась, пыталась сопротивляться, злилась. Но он слишком долго стремился к ней, к ее губам, к ее телу, чтобы позволить ей уйти. Руи все еще стремился к ней, такой неподатливой, обиженной, оскорбленной, но такой неимоверно своей.

А она отвергала и отвергала его, каждый раз шептала «нет», даже когда перестала желать, чтобы он остановился, чтобы отпустил или убрал руки с ее лопаток. Все продолжала шептать, даже когда прекратила сопротивляться и начала принимать его поцелуи, становившиеся все требовательнее, напористее, глубже. Даже когда сама начала прижиматься к нему и обняла его за спину. Сакура все еще шептала «нет», даже когда поднимающийся с низа живота жар начал лишать трезвости рассудка, когда из-за хаотичных и жадных ласк ее стало лихорадить.

Ей все-таки удалось лишь на пару сантиметров оттолкнуть Руи, посмотреть в его затуманенные глаза, провести пальцем по влажным, припухшим губам. Он дрожал от нетерпения и страха, что сейчас Сакура снова оттолкнет его, безоговорочно и бесповоротно, что навсегда изгонит из своей жизни. Одно лишь это мгновение показалось ему ужасающей вечностью, когда она нетерпеливо приникла к его полураскрытым в немом вопросе губам, зарылась пальцами в почти мокрые от духоты комнаты волосы, со всех своих сил сжала бедра своими коленями, с толикой замешательства и удовлетворения, почувствовала сквозь джинсы сколь сильно напряжена его плоть.

Безостановочный поток ее слез давно увлажнил и его щеки, она продолжала плакать, но теперь сама не могла оторваться от губ брата, таких сладостно-терзающих, таких опасно-притягательных. А Руи давно задрал ее кофточку и наслаждался бархатистостью ее кожи на спине, плечах, талии, бедрах, до которых мешал добраться тугой ремень. Она всем телом ощущала бешеный ритм его сердца, которому вторил ее собственный. В ушах начало звенеть, все остальные звуки, кроме его дыхания рядом, померкли, почти исчезли. Сакура не понимала, где находится, не понимала, что творит, ощущала только тепло скользящих по спине рук, трепет и восторг, разрывающие ее изнутри. Самозабвенно вкушала чувство опасности, нетерпения и страстного желания. И вот пальцы Руи, поддразнивая, скользят по пояснице, оттягивают ремень, ныряют под брюки, порывисто сжимают ягодицы. Будто издалека Сакура услышала собственный хриплый стон и, вынужденная разорвать поцелуй, прижалась лбом к его шее.

Совершенно случайно она, одурманенная и потерянная, скользнула взглядом, привыкшим к темноте, по комнате. И то, что она заметила, заставило ее внутренне похолодеть и сжаться.

Темные ониксовые глаза, казалось, способные прожечь насквозь, внимательно за ней наблюдали, оценивали и делали вывод. Неподвижно сидящий в кресле человек, за все время, что они были здесь, ни разу не сменил позу и не пошевелился, до этого момента был совершенно незаметен. Он ухмыльнулся. Своей привычной отстраненно-насмешливой улыбкой, такой ненавистной и презренной сейчас.

Весь внутренний жар, заставивший щеки Сакуры непривычно алеть, моментально стих, оставляя после себя лишь пустошь неверия и страха. Ее сковал липкий озноб, по телу прокатилась неприятная, колкая дрожь. Саске поднимался неторопливо, выражение его лица больше не выказывало какого-либо интереса, становясь несколько отстраненным. Будто это вовсе не он сейчас поймал двух людей на чем-то недопустимом и постыдном.

Всю дорогу к выходу он неотрывно смотрел на нее, на Сакуру, страстно сжимаемую собственным братом, собственной плотью и кровью. Этот ледяной взгляд – полный отчуждения? отвращения? осуждения? – прожигал ее насквозь. Но вдруг, у самого выхода, когда Саске остановился и едва повернул голову в ее сторону, что-то изменилось. Что-то на его лице… нечто такое знакомое и в то же время совершенно неуловимое, будто предостережение… Нет. Ей всего лишь показалось. Саске улыбался. Улыбался одной из своих самых ядовитых и полубезумных улыбок, пока неоновая темнота коридора не поглотила его фигуру.

Сейчас ей стало действительно страшно. Сакура, наконец, осознала, что натворила, и последствия этого осознания теперь разрывали ее внутренности на части.

Она настойчиво оттолкнула Руи, не позволяя полумраку комнаты больше вводить ее в заблуждение. Теперь в ее глазах не было и намека на удовольствие, только страх, боль и стыд. Сакура неимоверно стыдилась того, что сделала, что позволила с собой сделать. Но больше всего стыдилась того, что ей это действительно понравилось. Она соскочила со стола и, игнорируя вопросы Руи, опрометью бросилась бежать из этой душной, опасной комнаты, из этого проклятого места, туда, на свежий воздух, который сможет изгнать ядовитый дурман из ее головы.

Обида на себя, что была такой дурой, на брата, преступившего все дозволенны границы, на Саске, который, в конечном счете, оказался прав, на весь мир, застилала глаза и вырывалась безудержными слезами. Но она продолжала яростно утирать их, доказывая всем вокруг и себе в первую очередь, что не позволит ничему по-настоящему себя задеть.

Руи следовал за ней по пятам, не навязывая свое общество, но и не спуская с нее глаз. Что ж, чего-то такого, в конце концов, он и ожидал. Но он справится. И с сестринской истерикой и с ее последствиями. Обязан справиться.

Когда они оба запыхавшиеся и напряженные оказались за порогом дома, нервозность Сакуры начала выплескиваться наружу. Она долго и напряженно ходила взад-вперед по коридору, словно не могла решить куда пойти и что сделать. Хваталась за голову, отчаянно мычала и сокрушенно качала головой. Несколько раз стукнулась локтем о дверной косяк, но, казалось, вовсе этого не заметила. Тогда Руи, всерьез обеспокоившись ее состоянием, схватил ее за руки и заставил сесть на пол, пытаясь хоть немного успокоить. Сакура резко выдернула свои руки из его хватки, но осталась сидеть на месте. Постепенно ее частое дыхание приходило в норму, а излишняя жестикуляция сходила на нет.

Руи не знал, сколько времени они так просидели в темноте и полном молчании. Было чудом, что она до сих пор не приказала ему собрать вещи и уйти. В конечном итоге, разве заслуживал он сейчас большего?

Наконец, Сакура посмотрела на него. И ее взгляд не выражал гнев или беспокойство. Он был кристально чистым и лишь чуточку озадаченным.

- Я очень многое хочу у тебя спросить… - сейчас ее тон был ровным и ничего не выражающим. - Я твоя сестра, – этот незыблемый факт ее губы произнесли спокойно.

- Разве у меня тогда не еще больше оснований, чтобы считать тебя своей?

Звонкому молчанию в комнате вторила окутавшая все непроглядная темнота. Сорвавшийся ветер опасно кренил голые верхушки деревьев, ломая тонкие ветки. Небо прочертило змеиное тело яркой молнии, на мгновение осветившей всю округу. Раздутые черные тучи, набухшие от влаги, оросили землю дождем впервые за несколько месяцев. Ураганный ветер гнал мусор по пустынным улицам и разбивал тяжелые дождевые капли о хрупкие оконные стекла.

Разразилась гроза.

@темы: солнце в ладонях

---

Ахтунг ~ VIII Шаг на встречу ~

Не прошло два года...

 

 

Название: Солнце в ладонях

Автор: Миорай
Бета: сам себе режиссер, можно пинать @@

Жанр: romance, het, au, incest, angst.

Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.

Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Посвящается: всем, кто ждал и надеялся :З
От автора: музыкальная тематика главы - Bat for Lashes & Beck - Let's Get Lost

~ VIII Шаг на встречу ~

~ VIII Шаг на встречу ~

Утро, нежное, бодрящее, поддетое ленцой. Начало декабря обдало город первым дыханием заморозков и налипло на окна ночной изморозью, украсив их вычурными белоснежными узорами. Даже здесь, в теплой комнате, чувствовалась прохладная свежесть, неторопливо тянущаяся от окна к кровати. Стекла почти полностью запотели, и внешний мир казался плотно укутанным в воздушный туман. Сакура потянулась и с неохотой заставила себя принять для начала хотя бы сидячее положение. Лучи восходящего солнца, слабые и ленивые, беспечно стелились по кровати и отражались от настенного зеркала, падая прямо в лицо Харуно. Но та лишь зевнула, не удосуживаясь пока полностью открыть глаза, выбралась из уютной постели, поежилась и растерла пробежавшие по плечам мурашки.
Из коридора отчетливо потянуло аппетитным ароматом утренних оладий. Вернувшаяся из командировки мама, увидев, что ни Сакура, ни Руи не относятся к утреннему приему пищи серьезно и просто его пропускают, решительно принялась исправлять эту ситуацию. Посему, выскользнуть сейчас из дома, не набив при этом желудок до отказа, не представлялось возможным. С точки зрения старшего брата это было идеальным началом нового дня, потому как он готовить не любил и банально не умел. Простая яичница практически всегда подгорала и приобретала неповторимо омерзительный вкус. По какой причине яичница настолько портилась, оставалось загадкой для всех Харуно, обитающих в доме. Сакура же готовить с утра отказывалась напрочь, предпочитая это время потратить, как ей казалось, с большей пользой – поспать еще полчаса.
Когда она спустилась на кухню – заспанная, растрепанная и в пижаме – сразу же потянулась за испускающим пар чайником в надежде поскорее выпить чаю.
- Доброе утро, соня, - гиперактивная мисс Харуно, несмотря на свои неполные тридцать восемь лет, даже в такую рань умудрялась быть энергичной. Она резво передвигалась от плиты, с поджаривающимися оладьями, до гостиной, где краем глаза смотрела новости экономики. – Завтрак сейчас будет готов.
Руи только кивнул головой, без особого старания пережевывая оладий. В последнее время даже вкусный и сытный завтрак не делал его вид более довольным. Хмурый, неразговорчивый, но неизменно вежливый на доброту со стороны госпожи Харуно. Это немного огорчало и вместе с тем раздражало.
- Сегодня обещают снег, оденьтесь теплее, лапушки, - проворковала Ширано, накладывая в тарелку порцию для Сакуры. Последняя окинула угощение весьма скептичным взглядом и сделала еще один небольшой глоток. Руи, тщательно, хоть и поспешно, прожевав последний кусочек, чинно поблагодарил хозяйку дома и исчез на втором этаже.
Сакура вздохнула. Она плохо представляла себе, что должна испытывать женщина, вынужденная находиться рядом с ребенком любимого мужчины от другой. Во всяком случае, ей казалось, что она должна испытывать, по меньшей мере, дискомфорт. Но странное дело, Ширано Харуно, не пожелавшая менять фамилию, никак не реагировала на подобные обстоятельства, оставаясь такой же добродушной, как и всегда. Сакура не понимала этого, хотя и была благодарна. Она до сих пор помнила недоумение на лице матери, когда впервые привела в дом сводного брата. Тогда Ширано показалась ей растерянной, но не более того, и без лишних возражений приняла его в дом. Сакура до сих пор не знала, что произошло между ее матерью и отцом, даже когда пыталась спрашивать, в ответ получала лишь неизменную мягкую улыбку и обещание, что уж она-то – ее мама – никогда не уйдет. И сейчас, казалось, только выигрывающая от заботы о двух подростках женщина с улыбкой складывала грязную посуду в раковину. Что ж, она была достойна восхищения и, возможно, сочувствия, ведь даже после отца, не пыталась ни с кем сойтись.
- Удачного дня, родная, – привычный поцелуй в лоб и поспешное натягивание шубы.
Стук дверью возвестил, что мисс Харуно покинула дом и отправилась подписывать необходимые документы для следующей командировки.
- Поторопись, иначе опоздаем, - возвестили где-то сзади и совсем близко.
Сакура вздрогнула от неожиданности, чуть не расплескав чай. Она, почему-то, никогда не могла уловить его приближение со спины, пока он сам не подаст голос. Либо во всем была повинна ее рассеянность, либо слишком тихие и аккуратные шаги старшего брата.
- Просила же не подкрадываться, - насупившись, пробурчала девушка.
- Мимо стадо слонов пробежит – не заметишь, - усмехнулся Руи.
На это заявление она никак не отреагировала, лишь обреченно вздохнула и побрела собираться.
На улице было светло и холодно. У бордюров стояла покрывшаяся толстой коркой льда грязная вода, оставшаяся после недельных дождей. Недостаточно высоко поднявшееся солнце частенько пряталось за зданиями и совсем не грело. Приходилось постоянно кутаться в сползающий с носа шарф и ежиться от внезапно налетающего колкого ветра. Хотя для привычной к холоду Сакуре все это было небольшим неудобством, которое можно пережить, но вот для Руи, уроженца солнечной Флориды, влажная и холодная зима стала настоящим испытанием на прочность. И до этой поры он успешно с ним справлялся. Случайно брошенный в сторону брата взгляд заставил младшую Харуно прыснуть со смеху и поспешно зажать рукой рот. С красными щеками, обветренными губами и очень мрачным, обреченным взглядом Руи казался ей непередаваемой забавным. На ее смешок он лишь недовольно хмыкнул, сетуя про себя, как ненавидит зимы и все, что находится севернее от Экватора.
Тем временем, неспешно уходящая вниз улица наградила путников еще одним более серьезным препятствием – в самом низу, где собравшаяся вода должна была стекать по водостокам, но из-за слишком большого ее количества подтопившая большую часть тротуара и проезжей части, сейчас блестела на солнце крепким льдом. Большинство пешеходов стоически пытались преодолеть ледяную преграду, что частенько заканчивалось комическим, хоть и досадным падением на пятую точку – из-за солнечных бликов образовавшиеся от ветра неровности были практически незаметны.
- Лучше обойти.
Умозаключение, озвученное Руи, пришлось Сакуре по душе, и они, не сговариваясь, свернули влево – узенькая улочка, петляющая между жилыми домами, хоть и была длиннее, все же находилась выше предполагаемых мест подтопления. Идти дольше, но безопаснее.
- Руи… - она, хоть и давно пыталась завести этот разговор, из-за постоянной нерешительности и боязни чего-то не вполне определенного все время его откладывала.
- М?
- Ты не знаешь что случилось? Между моей мамой и отцом?
Удивленный подобными вопросами ему, Руи неопределенно пожал плечами, поправляя сползший рюкзак. Видя, что этот жест ничуть не ответил на заданный вопрос и от него все еще ждут ответа, озвучил свои мысли:
- Я никогда не интересовался подобными вопросами. Мы не говорим о… - он замялся и не решился произнести то, о чем лишь догадывался, но Сакура сказала все сама.
- Об отцовской интрижке? Или о его двоеженстве и внебрачной дочери?
Все же, это бы произнесено более жестко, чем Сакура предполагала или хотела. Словно она именно брата обвиняет во всем, что случилось. Вопрос так и повис в воздухе, рождая лишь неловкость и неприятное ощущение внутри желудка. Поэтому, она и не хотела заводить этот разговор, наверное, и не стоило.
- Извини… - произнесла она тихо, чувствуя, что свою злость и негодование ей нужно срывать вовсе не на брате.
- Меня саму это не слишком заботит. Я росла без него, и его открыток и подарков на день рождения было вполне достаточно. Я больше волнуюсь за маму.
- Разве с ней что-то не так?
- Разве одиночество – это нормально?
Руи неопределенно передернул плечами, то ли от холода, то ли пытаясь не продолжать этот разговор. Словно от одного слова «одиночество» ему стало не по себе.
- Твоя мать не одинока, у нее есть ты.
- Я не это имела в виду, ты же знаешь.
- Прости, я не особенно разбираюсь в подобных вещах.
Они продолжали неспешно идти в полном молчании, не находя тем для разговора или вообще не желая что-либо говорить. В спальном районе было тихо и, казалось, по этой улице кроме них никто больше не идет. Такое одиночество иногда бывает приятным.
Руи заговорил всего за несколько шагов до школьных ворот, чем сбил Сакуру с толку, не сразу нашедшуюся с ответом.
- Твоя мать не одинока, ее устраивает жизнь, которую она ведет, поэтому тебе вовсе не стоит переживать за нее. Она взрослый человек и способна о себе позаботиться. Как раз о ней тебе нужно беспокоиться менее всего.
Эти слова заставили ее на минуту остановиться и с сомнением посмотреть в спину брату. Пусть он и произносил это спокойно и даже чуть более отстраненно, чем обычно, все же его тон был слишком уж равнодушным для Руи, которого она знала. Не только это, в последнее время он все чаще выказывал признаки нетерпения, раздражительности и отчужденности. Это было странно. И это пугало.
- Что-то не так?
Он замедлил шаг, но не остановился, и произнес в полоборота:
- Все замечательно.
И оставил ее позади, зашагав вперед и ни разу не оглянувшись.

После этого разговора ее еще долго не покидало щемящее чувство в груди, будто произнесены были вовсе не те слова, которые она на самом деле хотела сказать. И не такой реакции она желала добиться. Так что же заставило ее произнести все это вслух? Неужели она ожидала, что он кинется ее жалеть или утешать? Разве тому есть настоящие причины? Сейчас, копаясь в себе и прокручивая весь разговор заново, Сакура пристыжено осознавала, что нет. И что для Руи вполне естественным было разозлиться. Возможно, пусть даже бессознательно, но его тоже волновал этот вопрос, только вот видел вещи он немного под другим углом.
Она мысленно обозвала себя идиоткой и пообещала позже как-то уладить этот небольшой конфликт. Хотя втайне надеялась, что при их следующей встрече он разрешится сам собой. Но не разрешился.
Намного позже, когда прошла уже большая часть уроков, Руи был все так же задумчив и, очевидно, желания разговаривать не питал. Сакура предпочла не лезть, все сильнее ощущая свою вину за все сказанное. Неужели она настолько безмозглая, что не смогла предугадать подобную реакцию раньше? Ведь могла же, могла использовать совершенно другие слова и интонацию, могла быть более тактичной. Все-таки он был старше, а значит, предательство отца чувствовал куда сильнее. Даже если сейчас все и казалось мирным, должно быть, на самом деле таковым не являлось.
Сакура еще раз мысленно обозвала себя идиоткой, бросая тоскливые взгляды на брата, который, словно отшельник забился на самую заднюю парту, и, казалось, полностью погрузился в себя.
Рядом шикнула Тен Тен, пытаясь сказать Сакуре, что учитель уже давно заметил ее отвлеченность и поглядывает на нее с укором. Младшая Харуно залилась пристыженным румянцем и сделала самое виноватое выражение лица.
Но внутреннее самокопание лишь усилилось. Возможно, она нуждалась в ощущении движения вперед? Уверенности в том, что не стоит на месте. Но к чему это должно привести? Этим ощущениям Сакура не могла дать четкого обозначения. Просто они были, не совсем понятные и бесформенные, требующие от нее действий. Только каких?
Прозвеневший звонок вывел ее из состояния прострации, но с места она все равно не сдвинулась, даже не уследила, когда Руи покинул кабинет.
- Боже, ну что на этот раз? – скучающее выражение Такахаши показалось довольно забавным и уже привычным.
- Все как всегда: не могу прожить и дня, чтобы не почувствовать себя в чем-то виноватой, - слабая улыбка украсила аккуратные пухловатые губы, когда девушка неторопливо встала.
- Ты никогда не изменишься, - обреченно вздохнула Тен Тен.
- Я над этим работаю! – куда более энергично и весело воскликнула Сакура, взмахнув рукой чуть сильнее, чем было необходимо. Только спустя несколько мгновений она ощутила, что тыльной стороной ладони наткнулась на что-то твердое и теплое. Слегка озадаченная, она медленно развернулась, вблизи прекрасно различая каждую черту лица человека, на груди которого сейчас покоилась ее кисть. Она отдернула ее моментально, будто ошпаренная и инстинктивно сделала шаг назад в неосознанной попытке защититься. Никогда раньше Харуно не видела настолько озлобленного выражения лица у Саске и никогда раньше его глаза не были настолько темными и непроницаемыми.
Он произнес едва слышно, прошипел с присвистом:
- Не смей ко мне прикасаться.
Это были первые слова за несколько месяцев их холодной и молчаливой войны. Он всегда смотрел на нее с пренебрежением и холодностью, будто она крошка хлеба, упавшая ему на брюки. Она – с толикой злости и раздражения, будто он оставленный укусом комара след. Не смертельно – но доставляет кучу неудобств.
И еще никогда он не смотрел на нее так - будто она была источником всех бед в его мрачном и одиноком мире. Это немного злило, но непонятное чувство, поднявшееся из недр ее тела, заставило промолчать и отступить еще, будто перед ней был голодный тигр, сбежавший из клетки.
Учиха, с его заостренными чертами лица, словно одичалый, вновь бросил на нее полный колкого льда взгляд и прошел дальше.
Даже занятые своими делами одноклассники в одночасье смолкли, будто по команде и, неуверенно переглядываясь, стали покидать класс.
- Сакура, все в порядке? - озабоченно спросила Тем Тен, провожая непривычно ссутуленного и будто сжавшегося Саске взглядом.
- Коленки дрожат, - себе под нос прошептала Сакура, отдавая себе отчет в том, что подруга ее не услышит.

Следующую половину дня Сакура Учиху не видела, даже последние уроки он прогулял. Необычным и странным дневным случаем Харуно всерьез озадачилась, даже не заметила, как пролетело время и солнце склонило свой бок к горизонту. Темнело. Сегодня у Руи была тренировка, потому, покончив со своими обязанностями старосты, она решила дождаться его в уютном тепле кабинета. Декабрь крепко охватил холодными тисками город, решив еще раз припорошить его. Спокойно и безмятежно за окном падал снег, налипая на темные ветви деревьев. Скользил плавно и неспешно, только иногда подгоняемый легким игривым ветром.
Засмотревшись на неторопливый белый танец, она не заметила, как отворилась дверь. Только краем уха различила шарканье подошвы о пол.
- Руи?
Она чуть повернула голову назад, чтобы убедиться в собственной вполне ожидаемой догадке – он всегда возвращался первым.
Старший устало кивнул и потянулся к сменной рубашке.
Весь его вид выражал досаду и недовольство. Сакура просто не могла это проигнорировать, опасаясь, что он все еще злиться на нее.
- Что-то произошло?
Недовольное выражение лица Руи дополнила едкая ухмылка, а бровь заметно дернулась.
- Да…
Он не договорил и обернулся к двери на звук шагов, которые Сакура пока не слышала.
Когда же слабая догадка пронзила ее сознание, своему брату она не смогла не посочувствовать.
В кабинет легкой пружинистой походкой зашел Учиха Саске. От дневной напряженности не осталось и следа, его заметно расслабленная поза и расправленные плечи поначалу озадачили. Днем он выглядел совершенно иначе, а сейчас… сейчас был похож на себя обычного – самоуверенного, гордого и нахального именно в своей уникальной манере, которая сводила с ума добрую половину женского коллектива школы. В спортивном костюме. Что и подтвердило ее мысль. Впрочем, кислой физиономии брата и без того было достаточно, чтобы понять, с кем сегодня ему пришлось тренироваться. Спустя пару секунд, кабинет заполнился гулом новоприбывших футболистов, не стесняющихся выражать свой восторг от участия в тренировке нескольких весьма многообещающих игроков. Подбадривания и веселые улюлюканья так и сыпались со всех сторон, практически оглушив младшую Харуно. Она недовольно прикрыла уши, вызвав еще более сильную волну взрывного смеха. Когда же бравой спортивной команде надоело переливать из пустого в порожнее, то они довольно быстро похватали свои вещи, и небольшой компанией покинули класс, после их ухода показавшимся огромным.
Сакура позволила легкой улыбке расцвести на своем лице и не сразу заметила, что стала объектом для весьма пристального изучения. Саске разглядывал ее чуть нагловато, даже не пытаясь этого скрыть. Но в его взгляде больше не было той злобы и ненависти, которую ей довелось ощутить сполна, он был спокоен и даже добродушен, насколько позволял его характер. Выразилось это всего лишь в ленивом интересе, блуждающем от чуть более изогнутой правой брови к четко очерченным обескровленным губам.
Девушка отвернулась, ловко спрыгивая с парты и отдавая свою сумку в протянутые руки брата.
- Пойдем? – с ласковой полуулыбкой шепнул он.
Красивая улыбка. Сакура часто ловила себя на мысли, что порой вот так вот бесстыдно ею любуется, будь то лукаво-ироничная, веселая или как сейчас – нежная и теплая. Каждая из них была по-своему красива, и ей начинало казаться, что заглядываться на улыбку брата – вещь не вполне здоровая. Но подобные мысли сразу же улетучивались из головы, стоило ему взять ее за руку. Как и сейчас. Он шел впереди, загораживая широкими плечами обзор, и тянул за собой, словно поводырь.
В коридорах уже погасили свет – все заполонила мрачная чернота.
Руи шел впереди, помогая Сакуре ориентироваться. А за ними неторопливо брел Саске.
Вскоре замаячил еще освещенный холл.
- О, черт, - Сакура резко остановилась и легонько стукнула себя кулачком по лбу. - Забыла в кабинете журнал. Завтра устроят выволочку, если не заполню.
Руи тяжело вздохнул, но уже собрался идти обратно, как ладони сестры, настойчиво подтолкнули его вперед.
- Все в порядке. Я быстро.
- Расшибешься ведь.
Она достала из кармана мобильный телефон, включила слабый фонарик. Улыбнулась и заторопилась обратно в класс.
Руи скептично посмотрел ей в след, пробурчав наигранно сердито:
- Женщины…
Когда Сакура прошла мимо, Саске замер всего лишь на мгновение с занесенной для шага ногой. Проследил взглядом, как ее невысокая фигурка скрывается в темноте, и продолжил свое неспешное шествие.
Руи вышел на улицу, остановился у входа, и, заметно сгорбившись, скинул рюкзак на покрытые снегом ступени.
- Не твои ли случаем друзья? – спросил он у вставшего рядом Саске.
Тот только неуверенно пожал плечами, со скучающим выражением на лице осматривая собравшийся у входа сброд. Это был именно сброд. Толпа людей, сколачивающаяся в стаи для устрашения и разбоя. Разношерстные отбросы, едва ли одетые по-человечески, скорее всего бывшие бродяги, которых взял на попечение «толстый кошелек». Некоторые из них уже заметно дрожали, озябнув от ледяного ветра. Должно быть, стояли они тут давно.
- Что за черт? – без единой эмоции в голосе произнес Учиха, будто перед ним сейчас был не десяток вооруженных битами и перочинными ножами людей, а всего-навсего небольшое препятствие на пути. Впрочем, несколько татуированных бритых голов показались ему смутно знакомыми. Ах да: тому он вывернул руку, из другого вышибал дух, а крайнему слева сломал нос. Вдруг заныло давно зажившее ребро. Потасовка полгода назад не прошла бесследно, ни для кого из них.
- Привет, красавчик, - плотоядно улыбнулся тот самый крайний слева с пластырем на пол-лица, судя по всему – главарь. – Ты, - тычок шипованной битой в сторону Руи, - пшел вон отсюда, если не хочешь приползти к маме в разобранном виде.
- Могу я спросить, что именно ввело вас в заблуждение, будто я испуган? – немного раздраженно спросил старший Харуно, доставая из кармана кусок видавшего виды бинта и наматывая его на правую кисть.
- А ты не кудахтай, цыпленок, иначе горло бритвой перережу, - донеслось откуда-то справа. По толпе пронесся одобрительный гул, и послышался звук готовящегося к бою оружия. – Пока нам нужен только он.
- Не лезь, - только и произнес Саске, делая шаг вперед.
Руи еще более раздражено и зло цыкнул, заканчивая с обмоткой второй руки.
- Я никогда раньше не бежал от драки, и в дальнейшем не собираюсь.
Гордость сейчас нахально выпятила грудь и боевым кличем подбадривала все остальные чувства, хотя этого и не требовалось – Руи любил драться. Пожалуй, следовало снять и куртку, которая стесняла движения, но промозглый ветер убеждал в обратном. А больше, чем толпы головорезов, Харуно Руи боялся простуды.
Они набросились слаженно, как стая гиен, попрекая любые кодексы чести и законы уличных драк, а именно – всей глупой, не слаженной и трусоватой сворой на двоих человек, стоящих сейчас, несмотря на былые разногласия, плечом к плечу. У Саске было слишком много конфликтных ситуаций в прошлом, чтобы сейчас попытаться вспомнить по какой из множества причин за ним пришла очередная банда. А Руи до того привык кулаками отстаивать себя и свою гордость, о которую слишком часто в прошлом вытирали ноги, чтобы сейчас спасовать и уйти. Нет, он с превеликим удовольствием оставит след от своего кулака на каждой из рож присутствующих, и, если в конечном итоге под руку попадется Саске – большего и желать не нужно...

Темнота вокруг несколько пугала, потому первым, что сделала Сакура, вернувшись в кабинет – нащупала выключатель. Яркий свет неприятно резанул по глазам, ослепив на несколько секунд, и она, словно новорожденный котенок, нащупала пальцами гладкую поверхность ближайшей парты. Поморгав, нашла взглядом журнал, и потянулась, было, рукой, чтобы взять его. Внезапно, что-то тяжелое обрушилось на затылок и вызвало яркую вспышку боли. Она еще была в сознании, когда падала, но ощущения удара об пол уже не почувствовала.
Иногда ей казалось, что она с усилием плывет по твердой, холодной реке, и почему-то постоянно болела правая рука. А иногда - что она невесомо легка и плывет по воздуху, как перышко, беспорядочно кружит над землей, а в следующий миг быстро падает. Она ощутила что-то неприятно вязкое и жидкое, облепившее все тело. Когда сознание вернулось и ей удалось, хоть и с трудом, но приоткрыть отяжелевшие веки, Сакура с неподдельным изумлением обнаружила, что сидит на стуле, и что-то явно мешает ей пошевелить руками. Мокрая.
Некто, повернувшись к ней спиной, поставил на пол пустое ведро. Когда же обернулся - лицо скрыла плотно укутавшая его тень.
- Добрый вечер, Сакура-сан, - мужской высокий голос, еще не исковерканный ломкой, был хоть и мелодичен, но не выражал абсолютно ничего. Слово говорила машина.
- Кто ты? – прошептала Сакура осипшим голосом и уже начала ощутимо дрожать – помещение, в котором они находились, было не только темным, но и холодным, как и вода, которой ее окатили из ведра.
- Как же? – то ли наигранно, то ли искренне удивился собеседник. – Вы меня не помните, Сакура-сан?
- Я тебя не знаю, - голос хрипел и во рту пересохло.
Какое-то время неизвестный молчал, должно быть, переваривая полученную информацию, затем сделал шаг и еще один, пока его лицо не осветила старая запыленная лампа, стоящая на столь же старой и поломанной парте. Высокие скулы, тонкая линия губ, ничего не выражающие темные глаза и неподвижное лицо, застывшее, будто маска.
- Я Соуске, неужели Вы позабыли меня? – он даже не смотрел на нее, когда говорил.
- Я не знаю тебя.
Сакура не лгала, она никогда в жизни не видела это странное подобие парня, который не способен посмотреть собеседнику в глаза, или хотя бы в его лицо. А затем она совершенно случайно обратила внимание на кисти его рук – они подрагивали и иногда сжимались. Почему-то от этого зрелища все внутри похолодело, а в грудь комом закрался противный и липкий страх.
- Как же, Сакура-сан, Вы, должно быть, ошиблись. Конечно, вы меня знаете, - он чуть склонил голову набок, подобно птице. – Мы с Вами видимся каждый день, у нас с Вами занятия, Вы разве забыли?
Пусть и говорил он спокойно, но Сакуру все равно бросило в дрожь, и причиной был не только пронизывающий до костей холод и налипшая на тело мокрая одежда.
- Я не знаю тебя, - с нажимом повторила она и через миг поняла, что не стоило этого делать.
Соуске, наконец, посмотрел на нее, посмотрел так, как никто и никогда не смотрел: безжизненно. Его немного чересчур открытые маслянисто-черные мертвые глаза вперились в нее, буравя и, должно быть, изучая.
- Вы ошибаетесь, Сакура-сан, - по его лицу пробежала странная эмоция, слишком быстро, чтобы успеть ее понять, а рот чуть скривился – наверное, это была улыбка, улыбка на лице, которое раньше никогда не делало ничего подобного.
- Я каждый день провожаю Вас домой. Вы всегда рассказываете что-то забавное, Сакура-сан. Мне весело.
Сакура бы подобрала под себя колени, но ощутила резь от туго связывающей их веревки. Как и запястья, которые уже начинали ныть.
- Развяжи меня, – голос заметно дрожал.
Пусть он и был охрипшим, все же пока еще он был спокойным более-менее уверенным, несмотря на страх, обиду и злость, которые, словно дикие звери, запертые в клеть, рычали из самого темного угла ее промокшего и озябшего тела.
- Простите, Сакура-сан, но я не могу этого сделать. В последнее время Вы все реже разговариваете со мной. Я хотел бы узнать причину. – Кажется, в его руке что-то блеснуло. Немного приглядевшись, Сакура с чуть ли не животным ужасом узнала в предмете нож.
- Извини, я не хотела тебя обижать, столько всего навалилось, - нарочито беззаботно ответила Харуно, героически попытавшись изобразить улыбку. Она никогда не примеряла на себя амплуа актрисы, но в данной ситуации не могла придумать ничего лучше.
- Значит, все в порядке? А я уже испугался, - рот Соуске снова скривился в безобразной попытке улыбнуться в ответ, а уголок рта неестественно дернулся. – Вы правда напугали меня, особенно, когда перестали отвечать на письма. Вы же будете снова на них отвечать, верно? – кажется, в его монотонном голосе проскользнул намек на надежду.
- На какие письма?
Задать этот вопрос она попыталась со всей тактичной осторожностью, на которую была способна и испугалась, когда рот Соуске принял первоначальное положение. Мертвые глаза лихорадочно блеснули и приоткрылись еще шире.
- Как же? Те, которые я пишу Вам каждый день и кладу в ящик парты, - нож в его руке хищно дернулся, и он продолжил говорить с непроницаемым выражением лица, вперившись взглядом в одну точку: – Вы всегда мне отвечали, еще любили рисовать забавные рожицы кроликов.
- А, эти…
Как правильно нужно себя вести? Что необходимо сделать, чтобы он ее отпустил? Страшно. Как не оплошать и не спровоцировать? Почему он вообще ее связал? Страшно.
Сакура неосознанно дернула руки, причинив себе тем самым боль. И это движение не укрылось от пронизывающего взгляда Соуске.
- Вы, лжете, Сакура-сан. Вы ведь не помните про письма. Вы забыли о них, - все также спокойно продолжил говорить он, все тем же безжизненным и пустым голосом.
Наверное, это сейчас и пугало ее больше всего. Сакура понятия не имела, о чем думает этот человек и что он сделает, скажи она что-то, что ему не понравится.
- Помню, - скорее прошептала она из-за сдавивших горло тисков, и попыталась сменить тему: - Где мы?
- На чердаке. Здесь единственное место, где нас не потревожат. Вы ведь рады этому, Сакура-сан? В последнее время, слишком много людей крутится вокруг Вас и Вам приходится уделять им куда больше внимания, чем мне.
- Да, признаться, я немного устала от компании… - все также судорожно шептала Сакура, пытаясь хоть немного ослабить путы.
- Не дергайтесь.
Она на секунду замерла, пытаясь отыскать на его лице хоть какие-то эмоции, что угодно, что дало бы возможность понять, о чем он думает.
- Прости, ты слишком туго затянул веревки.
Несколько долгих и мучительных мгновений он молчал, затем сделал шаг, еще один и еще, пока вплотную не приблизился к ее стулу. Наклонился – от него несло чем-то отвратительным, из-за чего Сакуре пришлось задержать дыхание – медленно отставил в сторону руку, наблюдая за тем, как ее взгляд мечется от вытянутой руки обратно к его лицу.
На правую щеку обрушился удар такой силы, что голову мотнуло в сторону, а стул опасно пошатнулся. Половину лица обожгло невыносимым жаром, когда она, дезориентированная, почувствовала металлический привкус крови во рту от рассеченной губы.
- Я сказал - не дергайтесь. Прошу Вас, не вынуждайте меня наказывать Вас.

В кармане брюк завибрировал телефон. Лицо исказило недовольство, когда пришлось выпустить из руки шиворот бандита, который, к слову, и так уже был в полусознательном состоянии. Саске огляделся: несколько неподвижных лежащих тел выделялись на белом снегу темными кучами; еще двое отбросов, скооперировавшись, пытались загнать в угол Харуно, совершенно озверевшего из-за пореза на руке и без раздумий кинувшегося в атаку. Несколько более-менее целых членов банды, которым досталось чуть меньше, чем остальным, пытались оттащить лежащих товарищей в сторону.
Учиха хмыкнул, предпочитая в подобных сражениях сохранять трезвую голову и не растрачивать ярость понапрасну. Хоть и тратить ее было уже не на кого. Потому он беззаботно достал зудящий телефон и поднес к уху.
- Да.
- Это я.
- Что тебе нужно? Я сейчас занят, - безразлично произнес Саске, наблюдая за тем, как Харуно Руи вполне умело вышибает дух из противника одиночным ударом в грудь снизу вверх.
Но он услышал, как на том конце провода хмыкнули.
- Ты всегда занят, когда я звоню. Но речь не об этом. Я буду говорить, Саске, а ты слушать.
- Хорошо, я слушаю, Карин. – Пусть ему и было сейчас совершенно плевать на то, что она хотела сказать, но все же, он не был бы собой, если бы не позволил ей немного вольности. Потом она сполна заплатит за свою дерзость.
- Знаешь, я люблю тебя. Скорее глупой и наивной любовью. Но какой бы она не была, я пыталась отдать ее всю. Но тебе всегда было плевать и на мои чувства, и на меня саму. Тебя ведь устраивало, что я всего лишь инструмент, который можно использовать время от времени. Тогда, у того стенда с глупой статьей, именно я была той, кто толкнул котенка первым. Мне было интересно, как она отреагирует, как выберется из этой ситуации. Мне было до чертиков любопытно, что же именно необычного ты в ней разглядел. Ничего примечательного я так и не дождалась, стоило мисс невинность состроить грустную мордашку, как бравый брат-герой прилетел на помощь. Чего только стоило ее выражение лица: «Пожалейте меня, я бедная и несчастная обиженная!». Как же бесит. Харуно Сакура ничем не отличается от толпы, из которой ее вынесли на руках, - последние слова Карин выплюнула с несвойственным ей гневом.
- Ты ошибаешься.
Несколько секунду в трубке царила тишина, после чего была разрушена уставшим и несколько обреченным тоном:
- Это ты ошибся, Саске, просто в жизни не признаешься в этом даже себе.
- Ты ошибаешься, - со спокойным упрямством повторил Учиха.
Карин прекрасно была знакома с этой его зачастую раздражающей чертой, с которой со временем пришлось молчаливо смириться. Саске не был способен признать чужое мнение более правильным, чем свое собственное, даже когда это становилось очевидным, хоть и редко. Порой это удивляло, удивляло то, с какой легкостью он обращал ситуацию в свою пользу, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с собственными просчетами. В какой-то степени Карин понимала, почему он так поступает. Но понимание было скорее интуитивным и никогда не принимало более определенную, выраженную в словах форму. Она чувствовала, что по-другому Саске попросту не умеет. А сейчас, после всего высказанного, что так накипело, ей вдруг стало все равно. Если это его способ решения проблем, то Карин ничего не сможет с этим поделать.
- Я уже достаточно увидела и узнала. Тебя водят за нос, и по неясной мне причине, ты этому даже не сопротивляешься.
Ответа не последовало.
Карин глубоко вдохнула и выдохнула.
- Больше нас ничего не связывает. Твои игры затянулись, пора бы уже определиться с желаниями. Я помогаю тебе в последний раз…

Сакура молча глотала слезы, выступившие из-за колкой боли, разросшейся на половину лица, не имеющая ни малейшего понятия по какой причине совершенно незнакомый ей человек настолько странно себя ведет и позволяет себе распускать руки. Не то, чтобы она никогда не чувствовала боли, ей приходилось сталкиваться с побоями, хотя даже в такие исключительные случаи у нее всегда была возможность постоять за себя. Если в прошлый раз причина ей была ясна и понятна, несмотря на свой внутренний протест, который перерос в открытое несогласие и, как следствие, больше боли, то сейчас причины этому она совершенно не понимала и не собиралась навлекать на себя гнев этого странного и мерзкого человека своими возмущениями. Лучше молча стерпеть, тогда ему надоест, и он ее отпустит, будет вынужден. В самом деле, не станет же он ее вечно тут держать?
Пока Сакура мучительно пыталась подавить в себе бурю протеста и зарождающуюся панику, странный человек по имени Уроха Соуске сильнее стягивал узлы на ее лодыжках, уже покрасневших из-за пережатия тока крови. И руки и ноги начало неприятно покалывать, а онемение - поспешно расползаться от запястий и пяток до плеч и колен.
- Знаете, Сакура-сан, - произнес он у самого ее уха, отчего Харуно непроизвольно дернулась в другую сторону, - Вы лгунья. Довольно неуклюжая, на мой взгляд. Вы так усердно делаете вид, что все в порядке, что это пустяк, так отчаянно пытаетесь сами себя в этом уверить, что мне становится Вас жалко. Я знал Вас раньше, как и Вы меня, возможно, но знал я совершенно другого человека. Ответьте мне, Сакура-сан, что же действительно важного случилось в вашей жизни, что вы настолько ослабли? Стали таким человеком, коих всегда презирали?
Слезы обиды давно уже застилали глаза, но она не решалась дать им волю и расплакаться, как малое дитя. Она вынесет это, как выносила многое до этого. Просто сейчас игра стала намного жестче, чем можно было представить.
- Что тебе нужно? – из-за стискивающего горло страха и раздражения, ее голос был едва слышен.
- Только ответ, Сакура-сан. Именно поэтому мы здесь. Вам есть, что сказать, а я тот, кто хочет это услышать.

- На этом все, Саске. – Голос Карин был полон хорошо скрываемой грусти, но сейчас Учиху, наверняка, меньше всего волновало то, что она чувствует. Но он ничего заметил то ли из-за того, что всерьез обеспокоился ее словами, то ли из-за природного пофигизма, позволяющего ему с чистой совестью плевать на все, что прямо не касается его персоны.
- Почему ты не сказала раньше?
Его голос был сух и ничего не выражал, но именно Карин и только она уже достаточно времени провела с этим человеком, чтобы понять: даже если Саске хочет казаться бесчувственным, это далеко не так, просто когда-то давно он разучился нормально проявлять эмоции.
Девушка не знала причины этому, хотя настойчиво пыталась ее выяснить, используя любую возможность и имеющиеся у нее в распоряжении ресурсы. У Саске ресурсов было не меньше, да и он никогда не позволял себе напиваться до того состояния, когда можно поплакаться в жилетку первому встречному, без алкоголя же из него вообще невозможно было вытянуть хотя бы крупицу сведений. Он крайне редко пил, и даже эти нечастые случаи были частью ее детально спланированной диверсии с целью развязать ему язык. До сих пор ей это не удалось, и Карин справедливо рассудила, что и в ближайшем будущем не удастся. Слишком много его мимолетных пассий она пережила, все еще оставаясь рядом, чтобы наконец принять эту незамысловатую истину.
Как бы то ни было, она любила Саске, и все ее действия до сего момента были лишь следствием этой привязанности и желанием разделить с любимым человеком его страхи и радости. Но Учиха Саске не был тем, кто готов делиться с кем-либо вообще. У него не было друзей, не было родителей рядом, не было никого. С того самого момента, когда она увидела его впервые и поняла, что отдаст ему свое сердце – он уже был недосягаемо одинок.
Потому сейчас в его тоне Карин и распознала злость и разочарование. Но не считала, что в чем-либо виновата. Все, что можно было сделать для этого человека, она уже сделала, на большее у нее уже не хватит ни сил и ни желания.
- Будь благодарен за то, что я говорю об этом сейчас.
- Ты же знаешь, что я этого так не оставлю, - даже теперь, произнося угрозу, его голос был невозмутим и именно того приглушенно-холодного тона, каким был всегда, даже в минуты их близости.
- Тебе и не придется. Больше ты никогда не увидишь меня и вряд ли найдешь, хотя сомневаюсь, что хотя бы попытаешься. - Немного помедлив, будто решая какую-то поставленную перед собой задачу, она все же добавила: - Прощай, Саске.
Карин не надеялась на ответ. Именно в этот момент она, в конечном счете, поняла, что никогда на него не надеялась и не ждала, была лишь ее любовь и ее желание привязать этого человека к себе, заставить его нуждаться в ней, заставить испытывать все то, что испытывала она сама. Но всегда будет кто-то еще. Карин никогда не удавалось по-настоящему получить то, чего она действительно желала, не смотря на богатство, которым полноправно распоряжалась, и хорошо известное в определенных кругах имя семьи Узумаки. Даже Саске об этом не знал, и никогда не узнает. Таким она была человеком, а может это карма?
- Прощай.

- Скажите, Сакура-сан, что, по-вашему, должен испытывать обычный человек, когда к его горлу приставляют нож? Когда он находится в подобной ситуации? Каковы должны быть его действия, его ощущения? Я отвечу Вам: безнадежность, страх, отчаяние. Как думаете, Вы уже начали испытывать нечто подобное? Я крайне в этом сомневаюсь. Только посмотрите на себя… Ваши глаза, они так и светятся решимостью и непоколебимой уверенностью, что совсем скоро это закончится и злодея покарают. А что если я Вам скажу, что у нас будет совершенно иной сценарий? Расширятся ли от ужаса ваши глаза?
Сакура, к чьей шее в данную минуту было прижато острие ножа, и которая едва себя сдерживала, чтобы не дернуться, смогла тихо выдохнуть:
- Зачем ты это делаешь?
- Ради одной лишь мысли, мисс Харуно, которая навсегда должна отпечататься в Вашем маленьком мозгу: за все приходиться платить, и за унижение тоже. Вы сами видите в себе лишь жертву, и именно ею хотите казаться для всех окружающих. Вам не приходило в голову, что это лицемерно?
- Кто ты такой, чтобы судить меня?
На безразличном лице Урохи Соуске проскользнуло мимолетное удивление. Он даже на секунду задумался и, казалось, совершенно забыл, что сжимает в руках нож. Оружие с тихим шуршанием выпало из его рук и острием приземлилось на ногу Сакуры, которая дернулась, почувствовав укол, и тихо зашипела от боли.
- Вы действительно не помните меня, Сакура-сан?
Но ему не нужен был ответ, все необходимые выводы он сделал самостоятельно. Парень склонился к ее лицу и замер, то ли разглядывая сам, то ли позволяя разглядеть себя.
- Что ж, кажется, не помните. В таком случае Вам нет необходимости вспоминать что-либо, просто думайте о том, что все это Вы заслужили. Это тот конец, к которому Вы стремились.
- Я ни к чему подобному не стремилась, - прошептала она. – Ты болен!
- Нет, Сакура-сан, после встречи с Вами, с Вами прошлой, я понял, что во многом заблуждался, в том числе и в людях, с которыми проводил время.
Она опустила голову, пытаясь скрыть лицо за мокрыми волосами, облепившими скулы.
- Я уже достаточно заплатила за свои ошибки.
Соуске вновь чуть склонил голову набок, снова вперив в девушку свой безжизненный, пропитанный тоскливым смирением взгляд.
- Если Вы говорите о переезде, то таким образом лишь избежали проблем, но если Вы имеете в виду мою статью, то поверьте, это меньшее, чем Вы могли отплатить за последствия Ваших действий.
- Я не понимаю… - голос непроизвольно дрогнул, заставив сглотнуть образовавшийся в горле ком. Она почти не чувствовала совершенно занемевших рук и ног. – Развяжи меня. Довольно…
- О нет, Сакура-сан, Вы, кажется, еще не поняли, что теперь я хозяин Вашей судьбы. Даже Ваши защитники теперь Вам не помогут, они не найдут Вас и не спасут, как Вы на то надеетесь.
- Рано или поздно меня начнут искать, - уверенно произнесла Сакура, отказываясь воспринимать всю эту ситуацию всерьез и опасаться человека, который ее оглушил, связал, вылил грязную воду и отвесил болезненную пощечину.
- А Вы не подумали о том, что вскоре искать будет некого?
Он произнес это настолько спокойно и уверенно, будто знал все, что произойдет наперед, что воплотит в жизнь свои задумки, осуществит свою маленькую, затянувшуюся месть, сполна отплатит причине своих несчастий. Должно быть, эта самая причина, внимательно вглядывающаяся в его лицо, уловила некий момент, в котором, возможно, проскользнула крупица эмоций, которые он очень долго держал в узде. Соуске не мог сказать наверняка, что именно ей привиделось, и было ли это на самом деле, но разве это было важно? Даже теперь, когда толика узнавания осветила догадкой ее лицо. Когда она нахмурила лоб, возможно понимая, почему все дошло до этого, возможно, просто от боли в руках, которая теперь должна была быть куда ощутимей, чем раньше, возможно, просто пытаясь скрыть свой страх.
Но Соуске не чувствовал радости от этого, безусловно, триумфального момента. Он не чувствовал ничего, кроме холода, сырости и все такой же большой дыры в груди, всасывающей любые проявления положительных эмоций. Перед ним все с такой же поникшей головой сидела девушка и мыслями, наверное, была далеко отсюда. Униженная, поставленная на место, спущенная с пьедестала собственной значимости. Когда-то это должно было привести ее в ужас, заставить кричать и пытаться вырваться из крепких пут, закатить истерику, если придется. Такая Сакура была ему знакома, и он давно тщательно продумал все способы, чтобы ее сломить и показать, насколько она на самом деле ничтожна. Но сейчас… нынешняя Харуно Сакура ничего этого не делала, она молча сидела на стуле, и казалось, что ничто не сможет пройти дальше этого, заглянуть в отдаленные уголки ее души, вытащить наружу все те мерзости, которые она с собой носила.
- Вам не кажется, Сакура-сан, что все происходящее закономерно, что рано или поздно все возвращается на круги своя и те действия, причиной которых Вы были, вернутся к Вам, как бумеранг?
- Мне все равно.
Голос ее был еще более тих, чем прежде, но он не становился менее уверенным, в нем не чувствовался тот привкус паники и страха, который Соуске так желал услышать.
Сбита с толку? Да. Унижена? Безусловно. Но сломлена ли?..
- Мне плевать на весь тот бред, что ты несешь. Если я и совершала когда-то ошибки, то накажу себя за них сама, по собственным правилам. Но никогда меня не станет попрекать кто-то вроде тебя.
Презрение? Да, именно это чувство было хорошо различимо в брошенных ею со злобой словах. Испытал ли при этом ее собеседник замешательство? Скорее нет. Ведь глубоко внутри, убрав всю ту поверхностную оболочку, которой она когда-то прикрывалась, скинув всю ту шелуху, которой она пытается казаться сейчас, останется самое главное – уверенность, сила, превосходство.
Именно это он и возненавидел в Харуно Сакуре больше всего. Может, его лицо и окрасили сейчас какие-то эмоции, Соуске не ведал и не мог ведать, что сейчас творилось с его мимикой, как кривился рот, как подергивался глаз, он ощущал лишь бесконечный жар, пожирающий его изнутри. Злоба и жестокость, спавшие в нем долгое время, теперь ревели во весь голос и требовали своей мести, несмотря ни на что.
Он снова дал ей пощечину, столь же сильно, резко и порывисто, как и в первый раз. Только теперь на этом останавливаться он не стал, отвешивая ей все новые и новые пощечины. Он и сам не уловил момент, когда сжались его кулаки и стали впечатываться в нежное, теплое тело, когда стул опрокинулся, и он стал бить ногами по незащищенному животу и бедрам, ведь его жертва не произнесла ни звука.
Не уловил момента, когда сзади скрипнула и отворилась дверь. Когда его грубо оттащили и с силой ударили о стену. Но удар, выбивший из него весь воздух, в запале собственной ярости он все же различил, как и те, которые посыпались на него, стоило ногам подкоситься. В конечном итоге, когда он все-таки упал, то скулил, извивался, рыдал и умолял оставить его в покое. Собственная постыдная истерика душила и заставляла свернуться клубком, как когда-то, чтобы бесконечные побои, наконец, прекратились, чтобы больше никто к нему не прикасался и не унижал. Чтобы прекратилось то, что началось по вине ненавистной ему Харуно Сакуры.
Саске с силой сжимал кулак, с трудом удерживаясь от того, чтобы ударить в полную силу и в определенное место. Он даже не обернулся посмотреть, что с Сакурой, которая неподвижно лежала на полу. Яростная пелена застилала глаза. Он не задумывался над причинами, которые пробудили в нем такую отчаянную злость, он не станет об этом думать и после, просто позволяя сейчас этому обжигающему чувству разливаться по венам и будоражить кровь.
- Сакура?!
Шокированный и обеспокоенный полувозглас-полушипение Руи за спиной, моментально бросившегося к сестре. С его руки тоненьким ручейком скапывала кровь, но он не чувствовал боли и, кажется, позабыл, что у него вообще была рана.
- Сакура, малыш, - шепнул Руи, аккуратно приподнимая стул с неподвижной девушкой, и сразу же бросаясь развязывать веревки.
Младшая Харуно была все также неподвижна, лишь чуть-чуть приподняла голову. Ее странный, отрешенный взгляд, будто невидящий, блуждал от лица брата, находившегося совсем близко, к Саске, стоящему к ней в полоборота. Его лицо не было полностью различимо, только краешек глаза, ониксом отражающий слабый свет лампы. Почувствовав, наконец, свободу, Сакура тихо вздохнула и, позволяя руке Руи себя подхватить, прижалась к теплому безопасному телу брата, насколько возможно полно вдыхая его запах. Живот при малейшем движении отзывался тугой ноющей болью, но она терпела, не показывая этого, только уткнулась холодным носом ему в шею.
- Промокнешь, - шепнула девушка, просто из-за желания хоть что-нибудь сказать, уверить, что все хорошо и беспокоиться не о чем.
В ответ Руи лишь сильнее прижал к себе ее озябшее, мокрое тело с облепившими его волосами, позабыв, что такой хваткой может причинить боль. Но Сакура не протестовала и не сопротивлялась, она бы не отказалась от этого объятия вопреки любой боли, которую придется вынести.
- Тебя необходимо отвезти в больницу, - спустя несколько минут прохрипел старший Харуно, наконец, вспоминая, почему именно они здесь оказались. – А его, - он обернулся к дрожащему, свернувшемуся в клубок мучителю ее сестры и обрадовался, что она не видит выражение его лица, - в полицию.
За все это время, пока его внимание было поглощено Сакурой, Саске успел связать руки этому парню и сейчас без особых стеснений удерживал того ногой прижатым к полу. С того самого момента, когда он поспешно бросился обратно в здание и Руи, поняв, что что-то не так, бросился за ним, Саске не произнес ни слова. Следует все же поблагодарить его. Потом.
- Не нужно, со мной все в порядке. Я очень хочу домой.
- Ты знаешь его? – Учиха все же решил подать голос, и первым его вопросом было отнюдь не состояние ее здоровья.
Она опустила взгляд на Уроху Соуске, прижатого щекой к бетонному полу и взирающего на нее широко открытыми глазами. В этих глазах ясно читался страх и ненависть.
Сакура вспомнила. Хотя это и был слишком незначительный эпизод ее жизни; если бы подобного не случилось – в памяти никогда бы не всплыло это непримечательное лицо. Этого паренька раньше часто доставали в школе, именно из-за того, что он был не способен достойно ответить, и всего лишь раз она заступилась за него. Тогда этот поступок не казался ей чем-то из ряда вон выходящим, просто она защитила этого странного человека, когда ей самой надоело ежедневно наблюдать за одними и теми же унижениями. Просто до чертиков наскучило однообразие. Именно поэтому она и помогла. Но Уроха Соуске по неведомой причине решил, что они друзья и стал тенью повсюду за ней таскаться. Поначалу, она не обращала на это внимания, но со временем это стало раздражать. Как-то раз, задержавшись в классе, Сакура позже всех покинула кабинет, где сразу за дверьми ее ждал Соуске и несколько ребят, частенько раньше над ним измывавшихся.
«Это твой друг?» – спросил один из них с презрением и недовольной гримасой на лице.
Она отчетливо вспомнила вспыхнувшие в глазах Урохи искорки надежды и непонятной уверенности, что и на этот раз Сакура обязательно поможет.
Что ей тогда стоило сказать «да»? Почему она этого не сделала? Почему, бросив безразличное: «нет», спокойно прошла дальше, хоть и услышала позади себя недовольные выкрики и звук удара. Только лишь из-за желания, чтобы ее оставили в покое и ни во что не вмешивали? Возможно. Пожалуй, только припомнив все это и глядя со стороны себя - повзрослевшей, Сакура поняла насколько была эгоистичной, несправедливой и подлой. Ведь этот человек, должно быть, доверился ей…
И сейчас, глядя в его полубезумные, требующие ответа глаза, она поймала себя на мысли, что презирала его тогда, презирает и теперь, просто по совершенно иной причине. Очень просто свалить вину за все несчастья на кого-то, но практически невозможно признать виноватого в самом себе. Хотя разве имеет Сакура право судить кого-либо? Особенно того, от кого сама не сильно отличается. Она давно стала тенью самой себя, но не из страха, а из-за желания понять – что за человек смотрит на нее из зеркала? Что из себя представляет? Почему ее поступки именно такие, хотя могли бы быть другими? Все еще пытаясь все это осознать, даже будучи близкой к истине, Сакура ответила:
- Нет. Я не знаю его.
Соуске видел тень узнавания, залегшую под ее глазами, понял, что Харуно вспомнила, но так же, как и тогда, все равно ответила: «нет». А она похоронит эти воспоминания, оставив в памяти лишь урок, который усвоила.
Саске потянул за веревки и неторопливо повел отрешившегося от мира подростка вон с чердака и из жизни Харуно Сакуры.
Она все-таки не позволила отвезти себя в больницу, сославшись на хороший пресс, прекрасно выдержавший все удары, а к синеющей отметине на щеке просто попросила льда. Руи хоть и смирился с ее решением, все же относился к нему с недоверием, взяв с сестры обещание, сходить в больницу, потому как сейчас больше всего ей требовался отдых. Пусть Сакура чуточку и повеселела, когда, наконец попала, домой, все же, было ясно, что это событие не останется незамеченным и, возможно, отложит свой отпечаток.
Затем досталось и самому Руи, напрочь забывшему про свой порез, который Сакура сумела заметить только когда брат принес обезболивающего ей в кровать.
- Да у тебя вся рука в крови, - тихо, но грозно произнесла она.
- Пустяки.
Старший Харуно как-то изломанно пожал плечами, пытаясь изобразить беспечность, но его лицо, даже жесты, слишком откровенно выражали злость, негодование, тревогу и что-то еще, чему не нашлось приемлемого названия.
- Принеси антисептик и садись, - приказным тоном отчеканила Сакура, беря со столика рядом бинт.
Порез не был глубоким, хоть и прочерчивал почти все запястье, походя на браслет. Но продезинфицировать все же стоило.
- Как ты умудрился?
Меж ее бровей залегла морщинка, которая полностью приковала к себе все внимание старшего брата, из-за чего он далеко не сразу понял, что его о чем-то спрашивают.
- Ерунда. Подрался.
- Руи?.. – более обеспокоенно, нежели вопросительно протянула Сакура.
В ее полуприкрытых из-за усталости зеленых глазах светилось столько тревоги, что Руи невольно улыбнулся. Улыбнулся так, как делал это только для нее одной.
- Не стоит волноваться.
Рука непроизвольно потянулась к широкому синяку на щеке и, едва касаясь, прочертила по нему дорожку. Должно быть, Сакура заметила что-то на его лице, что заставило накрыть его руку своей и мягко сжать. Возможно, именно в эту секунду столь необычной близости они понимали друг друга без слов. Руи выражал бесконечное сожаление, что позволил сотворить с ней такое, и Сакура знала, что это сожаление разрывает его изнутри, это было видно по его зло прищуренным глазам, по губам, сжатым в тонкую полоску, по кулаку обвязанной руки, который, хоть и с трудом, но сжимался. Даже по сгорбленным плечам. И примирительно убеждала, что это вовсе не его вина, и что ему не стоит переживать. Она была бесконечно благодарна за то, что он пришел.
- Скажи, Сакура, ты доверяешь мне?
Вопрос этот был задан неуверенно, Сакура это отлично уловила, уловила и переменившееся выражение лица Руи, приобретшее черты странного немого ожидания, словно он принимал сложное решение.
- Конечно. Почему ты спрашиваешь?
- Что, если я скажу, что меня заставили приехать на родину отца в качестве наказания?
Полусонная Сакура, насколько это вообще было возможно, изобразила удивление на своем лице, ожидая услышать продолжение.
Руи едва заметно улыбнулся.
- Дома из-за цвета волос у меня часто возникали конфликты, в большей части из которых свою правоту приходилось доказывать кулаками. Чуть позже это переросло в постоянные потасовки, визиты полиции и задержания. Со временем я первым стал бросаться с кулаками на любого, кого что-то не устраивало в моей внешности. В какой-то момент родителям это надоело и они решили, что «духовное просвещение» на родине отца пойдет мне на пользу, потому что здесь, в Японии, несколько иное отношение к волосам такого цвета, как у нас с тобой. Я пробыл здесь год, вдали от родителей и друзей, с которыми, по их мнению, всегда влезал в неприятности, в храме отцовского друга, который обучал меня основам «спокойного ума», как он выражался. Когда я вернулся, то, возможно, после этих уроков все же немного успокоился и уже легче реагировал на нападки со стороны. Но спустя какое-то время, оказался втянут в уличную потасовку, довольно крупную, к слову. Какой-то парень шел прямо на меня с ножом наготове, даже немного задел, - в знак доказательства Руи чуть приподнял футболку, под которой, немного левее от пупка проходил длинный белесый шов. Сакура потянулась к нему рукой и провела по шраму пальцами – ощутила, как кожа покрылась мурашками. – Того парня я избил до полусмерти.
Руи долго молчал, ожидая услышать хотя бы что-то от Сакуры, любую мысль, которая зародилась в ней, пусть и самую нелицеприятную. Ожидание нервной петлей стягивало горло, и, нахмурившись, он прервал тишину сам:
- Ты доверяешь мне, Сакура?
Она моргнула, будто он выдернул ее из собственных раздумий, и не сразу поняла, что от нее ждут ответа. Усталость, боль, хоть и притупленная обезболивающим, мешала нормально соображать. Сакура искренне предпочла, чтобы Руи рассказал ей об этом, когда она была бы способна на что-то более вразумительное, чем:
- Абсолютно.
В свете ночной лампы младшая Харуно отчетливо видела каждый черточку лица брата, каждую прядь взъерошенных волос, падающих на лоб. Видела его устремленный куда-то в пол взгляд, обрамленный пушистыми ресницами, видела такие же, как и у нее, но более четко очерченные губы, сейчас совсем бледные, видела охваченные жаром щеки. Видела лихорадочный блеск глаз, когда он снова посмотрел на нее. С удивлением заметила, что брат неторопливо, но уверенно склоняется над ее лицом. Ощутила его прохладные губы на своих. И почувствовала это касание вновь, но нежнее и осторожнее. Не сразу поняла, что его рука бережно гладит здоровую щеку, бегло касаясь шеи и мочки уха.
Когда же Руи отстранился, то решительно посмотрел ей в глаза, и внезапно охрипшим голосом произнес:
- Ты все еще доверяешь мне?

@темы: солнце в ладонях

---

Нравится оно мне -.-

---

Что ж...

Пока это не Солнце, но тем не менее))

Название: Хищники
Автор: Миорай
Бета: Фиренз
Жанр: drama, horror, dark, НЕ au.
Персонажи/пары: все, кого вспомню и упомяну, осы тоже есть.
Рейтинг: R
Дисклеймеры: трава - Кишимото, грибы - мои
Содержание:
...А он счастлив, непередаваемо, и продолжает свое кровавое соло, нанося рубящий удар сверху вниз...
Статус: в процессе
От автора: идейным вдохновителем был странный сон, приснившийся несколько лет назад.
Музыкальное сопровождение:

Мне снился сон, и этот сон был безумен…

ПРОЛОГ

Здесь не существовало времени, во всяком случае того его эквивалента, который можно было бы измерить механизмом. Даже если бы в этом мире и были часы, они не отсчитывали бы то, о чем можно сказать: прошло, заканчивается, близиться, наступает, нет. Потому что здесь, в этом тусклом мире, наполненном лишь оттенками серого, не было дня и ночи, не было вечера и утра, была лишь пресная, вязкая середина, из которой не было выхода, которая не заканчивалась и не проходила, которой не было конца.

Здешнее небо, неизменно темное, практически всегда было заполонено низкими сине-серыми тучами, грозящимися вот-вот исторгнуть из себя миллионы кубометров воды. Они, раздутые до огромных размеров, то скрывались за мертвыми высотными зданиями, которые занимали весь центр огромного пустынного города и тянулись высоко в небо, то выныривали из-за единственного здешнего холма, кажущегося черным от пожухлой, пепельной травы. Лениво, почти незаметно перекатывались по небосклону и всегда угрожали. Угрожали грозой и молниями, угрожали проливными ливнями, угрожали тьмой. Но никогда не исполняли угроз, оставаясь неизменно молчаливыми, сухими и блуждающими.

Пустынные здания, должно быть, склады, здесь, вдали от центра и безжизненных затемненных высоток, казались бесполезными нагромождениями, утратившие смысл своего существования давным-давно.

Небольшие круглые отверстия в боках щербатых стен, глядящие темными провалами и стонущие гулким свистом от пробивших их когда-то пуль, поначалу цепляли взгляд, но затем терялись в рое своей многочисленности. Рыхлые ямы, зияющие ранами, словно от разорвавшихся бомб, пустующие колодцы и ограняющие их сверху полуразвалившиеся круги из камней, поникшие, абсолютно голые редкие деревья и пыль, наметаемая неощутимым ветром. Серая пыль, пологом укрывающая все, на что хватает взгляда. И тишина. Абсолютное безмолвие.

Лишь звук собственного дыхания и биение сердца наполняли этот безжизненный мир.

Темный тоннель, сплошь укрытый многовековой пылью и заносами песка, из-за чего казался мягким и шаги по нему выходили беззвучными, вился словно змея, иногда ныряя очередным рукавом куда-то вглубь и темноту или вверх, к безжизненному свету. На руки давно налипла ржавчина от труб, по которым иногда приходилось пробираться. Казалось, ее невозможно смыть ни водой, которой здесь не было, ни песком, который был грязнее пыли. Едкая и колючая – из-за нее невыносимо чесались руки. Коленки, сбитые в кровь, едва различимо ныли, хотя теперь уже почти незаметно.

Тишина. Такая обманчивая. Чем грозит она на этот раз: безопасностью или нависшей угрозой? Никогда нельзя знать наверняка. Эта тишина всегда была переменчива и жестока. Из очередного ответвления, резко ныряющего вниз и моментально скрывающего во тьме, внезапно послышался необычный свист.

Это заставило вздрогнуть и замереть на месте, почувствовать, как почти невесомая капелька пота стекает от затылка к шее. В месте, где она оставила влажную дорожку, отчетливо ощутилась… прохлада. Странная, пугающая, иллюзорная прохлада, которой доселе не было нигде, где удалось побывать. Почему же именно в этом подобном месте, сокрытом под землей? И почему сейчас? Все же, это было одной из тех малочисленных и необычных вещей, память о которых иногда всплывала на поверхность, порой, совершенно необъяснимо и внезапно, но тут же забывалась, как нечто скорее придуманное, чем правдивое. Но сейчас, именно в эту секунду, такая вещь, казавшаяся ранее лишь объедком чужой реальности и прихотью фантазии, происходила наяву. Была настоящей.

Хоть и безумное, но порывистое и бесконтрольное желание узнать, уже несет ноги туда – вниз, заставляя спускаться по щербатым выбоинам в стенах, намного ниже, чем хотелось изначально, спускаться долго, потерять счет отсчитываемым в голове шагам. Когда же ноги внезапно нашли твердую широкую опору, пришлось развернуться и оглядеться – не так темно, как казалось вначале, нет, даже немного… ярко? Тоже, нет. Слабое голубоватое свечение. Свет, исходящий из-под постоянно меняющего очертания и насыщенность цвета пола, нежный и сизо-голубоватый.

Вода.

Целое подземное озеро, очерченное флуоресцентным свечением.

Понять откуда пришло осознание того, что именно это такое - было задачей сложной, потому как уверенность в том, что раньше ничего подобного увидеть на доводилось, была абсолютной.

То, чего здесь, как предполагалось всегда, не было или не должно было быть... Опуститься на колени и дотронуться – мягкая, проскальзывающая сквозь пальцы и безумно холодная. Сюрреальная, но такая приятная.

Где-то, далеко позади, в недрах бесконечно изгибающегося верхнего тоннеля, послышалось тихое эхо скрежета металла о металл. Звук был едва различим, но здесь, в царстве первозданной тишины и давно привыкшего к ней слуха – звук оказался почти оглушительным. По неподвижному телу разлилось тепло – адреналин, выплеснувшийся в кровь, побуждал к действию. Напрягшиеся в замершей позе мышцы рванули, словно пружины, давая телу необходимый импульс и силу.

Бежать!

О воде придется подумать позже. Сейчас же первоочередной задачей стало выбраться на поверхность – куда быстрее, чем при спуске, вскарабкаться наверх, как можно тише и осторожнее пробежать остаток пути до ближайшего выхода на поверхность. Нестись быстро, но аккуратно – огибая торчащую из песчаного полога арматуру, каменные насыпи и едва различимые провалы - к ближайшему рукаву, уходящему вверх. Он был совсем рядом – почти рукой подать. Мягкого однотонного света с поверхности едва ли хватало, чтобы достойно осветить тоннель, но чтобы маяком отметить такой необходимый проход – вполне.

Сзади, куда ближе, чем в первый раз, снова послышался скрежет. Но уже нескрываемый, скорее, адресованный кому-то, дополняемый мягким топотом ног, быстрым и целенаправленным.

Это была охота.

Безжалостная, дикая, отвратительная. Та реалия этого мира, воспоминания о которой всегда шли наравне с рвотными позывами и бесконтрольным страхом, заставляющим совершать ошибки. Но не сейчас, не в этот раз, когда поверхность столь близка, когда возможность ускользнуть почти осуществима. Продолжать бежать, не обращая внимания на сбившееся дыхание и резкую боль в боку, из-за неверно заданного темпа, надеяться и рваться вперед, подальше от этого замкнутого пространства, почти ловушки. Глупой идеей было сюда спускаться, глупой и фатальной. За все ошибки приходится платить, исключений нет. Единственная возможность спастись сейчас – не совершить промаха, ни разу не споткнуться и ни на секунду не сбавить ритма. Ведь он уже совсем близко – персональный мучитель, кровожадный и жестокий, не ведающий о пощаде. И это всегда был именно он, снова и снова, только он и его сумасшествие, очерченное блеском катаны. Именно она случайно задела многочисленные металлические ветви, вьющиеся подобно деревьям, изогнутым в самые замысловатые фигуры. Бежать покуда есть силы... Карабкаться вверх по тоннелю, навстречу свету, иногда теряя равновесие, наступив на припорошенный песком непрочный камень, оцарапывать руки об острый щебень, но ползти.

Незнакомый район, куда ранее забредать не случалось. Позади - зияющая темнотой пропасть тоннеля, впереди – нагромождение ветхих, облупленных каменных зданий, большая часть из которых, давно лишилась крыш, и улица, убегающая резко вниз, струящаяся сквозь поток полуразрушенных построек и теряющаяся в обилии ответвлений.

Звонкий стук снизу – он уже близко, начал карабкаться наверх, слышен звук ссыпающегося щебня. Всего несколько мгновений на принятие решений – куда бежать, если совершенно не знаешь местности?

Рвануть в первый же переулок, с кренящимися к земле мансардами, бежать, выбирая дорогу наугад, петлять, надеясь, что и для него этот район загадка. От бега поднимается ненавистная пыль, словно море, затопившая все вокруг, лезет в глаза, проскальзывает в горло и жжет легкие. Но выбора нет. Приходится засунуть жалость куда подальше и сосредоточиться лишь на одной мысли: выжить, спастись, уйти от погони и всего на мгновение – дать бой. Но это побуждение резко подавлено, будто совершенно нерациональное, откинуто в сторону.

Бежать.

Не видеть, но ощущать – он бежит следом, не отстает ни на шаг, но и не приближается – загоняет дичь в угол или же ждет более подходящего момента. В отчаянии бежать дальше, с обреченностью осознавая: не уйти, но не переставать гнаться за слабым проблеском надежды: а если?..

Бежать.

Задыхаться, но не сбавлять темпа. Свернуть в темный неприметный закоулок и замереть с приоткрытым ртом – тупик. Ржавые стальные листы, завалившие проход, будто издевались, призывая попробовать на них взобраться. Но был это пройденный этап – под весом человеческого тела они рухнут, и падать придется на их острые края. Сделать маленький шажок назад в надежде, что время еще не до конца упущено и что и из этой западни можно выбраться.

С отчаянием загнанного зверя осознавать, что охотник уже здесь. Молча стоит позади и буравит своими бесцветными глазами. Он не так уж высок ростом, на вид ему лет семнадцать. Хотя для этого мира определение времени всегда было эфемерным и только лишь похожим. С такими же бесцветными белесыми волосами, запыленными от пробежки по тоннелю.

Карнавал.

Худ и поджар, в своей неизменной разодранной футболке, непонятного из-за налипшей грязи цвета и рванных не менее грязных бриджах. Он был бос, как и всегда. Катана тупой стороной покоилась на расслабленном плече, замызганная и тусклая от бессчетного количества пролитой крови.

И вот, его рот снова изрезает победная усмешка, катана едва заметно сдвигается, перехватываемая поудобнее его рукой.

Несколько секунд он стоит, не шелохнувшись, демонстрируя свою отвратительную улыбку и светящиеся безумием глаза. Напал он, как и прежде: резко, обрушивая всю свою мощь одним ударом.

Уворачиваться от этого первого неизменно одинакового удара уже стало привычным – как и для него: начинать свое нападение именно так. И его это забавляет, тешит самолюбие. Каждый раз повторяя одно и то же движение, он отдает дань лишь ему одному понятному ритуалу, возможно, это лишь прихоть сумасшедшего человека, возможно, просто издевка, указывающая на разницу между ним и остальным миром, возможно, это его магия.

Чем бы это в конечном итоге не являлось – оно в любом случае несло смерть.

После быстрого и не совсем точного первого выпада он замер на месте – с опущенными плечами и катаной, практически полностью валяющейся по земле, он выглядел всего лишь пустой марионеткой. Но стоило невиданному кукловоду потянуть нити – и Карнавал оживал, с обезумевшей улыбкой в пол-лица он кидался вперед, двигаясь совершенно хаотично, нанося удары без какой-либо мыслимой последовательности. Рубил, колол, размахивался, двигаясь следом за своим оружием. Нечто чарующее было в его бессмысленном танце, возможно, это и было его магией, чем-то, что заставляло невольно залюбоваться и забыть, на кого именно направлена эта безумная пляска.

Совершить ошибку – тоже уже привычно – зажать рукой тонкую красную полосу, аккурат разрезавшую живот. Было нестерпимо больно, но даже с этой болью знакомство велось уже давно. Ухватиться рукой за стену, лишь краем глаза заметив движение – уворачиваться, покуда позволяет тело, отвечать своим танцем на танец Карнавала. Продолжать головокружительное движение, уходя от блеснувший у самого горла катаны. А он счастлив, непередаваемо, и продолжает свое кровавое соло, нанося рубящий удар сверху вниз. В замкнутом пространстве практически невозможно маневрировать и, чтобы спасти голову, в которую метило оружие, приходится поднять руки и принять удар на них. Боль вспыхнула не сразу, лишь через несколько мгновений после того, как отрезанные пальцы, отлетев от стены из-за силы удара, упали на пол. И на этот раз она была куда более тягучей и безжалостной, заставляя слезы брызнуть из глаз, потерять бдительность и пропустить удар – катана пропорола живот ровно по центру и вышла чуть повыше поясницы с другой стороны. На то, чтобы закричать не хватило воздуха, осталось лишь безвольно открыть рот в спасительном крике, который так и не слетел с губ.

Он снова выиграл, снова удачно поохотился. И знает об этом, потому что сейчас он счастлив.

Карнавал не убивает сразу, никогда. Он растягивает удовольствие, протыкая катаной сначала легкое, затем печень и разрезая ею сгиб локтя. Прекращает свое издевательство, когда видит в глазах своей жертвы меркнущий свет. Наслаждается каждой секундой этого зрелища и лишь потом, насытившись, позволяет Имунгато пронзить сердце.

Как жаль, что смерть каждый раз приходит так медленно, будь она милосерднее – забирала бы куда быстрее…

@темы: хищники

---

Рисунка

Я впервые правильно использовала "перо" в Фотошопе. И я несказанно счастлива по этому поводу, потому как смогла отконтурить/выконтурить большую часть новых и старых рисунков. Поспешу поделиться своей радостью (понимаю, что до профи мне далеко, еще бы и раскрашивать все это дело научиться... -.-):

1) да, я снова перерисовала Руи и опять переделала волосы Сакуры...

большой формат:

s018.radikal.ru/i510/1206/9d/7e54431745dc.jpg

2)я опять подкорректировала глаза Саске, теперь они более выразительные, как мне кажется

большой формат:

i020.radikal.ru/1206/7a/b19080281bde.jpg

3)и кое-что новенькое, нарисованное относительно недавно

большой формат:

s018.radikal.ru/i501/1206/91/359347b3628e.jpg

Есть еще пара новинок, но покажу я их только в соответствующих им главах Солнца)

К слову о замечательном и прекрасном:

@темы: арт

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

~VII Агония 0.3~

Название: Солнце в ладонях
Автор: Миорай
Бета: в этот раз я бесхозная Т_Т, посему расчитываю на ваши пинки)
Жанр: romance, het, au, incest, angst, yaoi.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.

От автора: музыкальная тематика главы - Hurts - Wonderful Life

Молитва: Да простят меня фанаты Саске. Аминь Т_Т

VII Агония 0.3

~VII Агония~

0.3 Помешательство

Светало. Неуверенно, почти неощутимо. Слишком тускло из-за налившихся темным свинцом туч. Бессмысленно и не нужно.
Возможно, еще слишком рано, чтобы обратить на это должное внимание, или же слишком поздно, чтобы вообще пытаться что-либо делать.
Тяжелая темная занавесь скрывает половину окна, из которого лениво и безжизненно льется серость.
Шесть негромких ударов, своевременно отбитых настенными часами и настойчиво въевшихся в сознание; шесть уверенных ударов, сворачивающих время в тугую, скрипящую от напряжения спираль; шесть желанных ударов, позволяющих, наконец, вынырнуть из бесконечно тянущегося потока минут и часов, сжавшихся в один миг.
Несмелый солнечный луч, ловко вынырнувший из-за грузного и неповоротливого облака, удобно устроился на подушке.
Часы затихли, возвращаясь к своим обычным тихим щелчкам, всего несколько минут назад сводящим с ума.
Саске неторопливо, будто примериваясь, поднялся с пола, где совсем недавно истязал себя бешеным темпом упражнения. Прислушался. Оглядел комнату, почему-то незаметно налившуюся красками. Было тихо.
Наконец, расслабился, и вздохнул, случайно шаркнув ногой по ковру.
Все, как обычно.
Терпкий запах кофе, щекочущий ноздри – не слишком приятный вкус, но бодрящий. Стонущие от перенапряжения мышцы и пустое сознание… Такое чудесно тихое и безмятежное, спокойно дрейфующее в потоках эфира. Но всего на несколько минут. Осталось лишь несколько минут блаженной тишины и вакуума, временно угнездившегося в голове. Как жаль, что нельзя все так и оставить, удержать чуть на дольше эту легкость, почти эйфорию, так замечательно расслабляющую тело и дающую отдых истерзанному сознанию.
Почти незаметная дрожь пронеслась по телу волной едва различимых мурашек, виски безжалостно сжало чем-то раскаленным, нечто туго сдавило горло и грудь.
Снова…
Слишком быстро. Быстрее, чем обычно.
Мысли, образы, воспоминания, ощущения - накатывают неудержимой волной, поглощая сознание, разрывая его на мельчайшие кусочки и склеивая заново. Он не удержался, не нашел за что же можно зацепиться… позволил вновь увлечь себя за бессвязным потоком, ведомым совершенно непонятной логикой вспыхивающих в разброс видений…
…что-то мокрое на рукаве… он случайно испачкался мороженным и расстроился, что вторую порцию ему не купят…
…лай соседской собаки и огромный по его меркам частный дом, чей забор раскинулся на всю улицу, дом, в котором они живут всей семьей… в котором все счастливы и веселы…
Пальцы рефлекторно сжимаются.
… мать его обнимает и шепчет что-то утешительное – больно саднит разодранная коленка, глупый старший брат, такой неосторожный…
…подбадривающие улюлюканья и крики непрестанно льются от зрителей, ведь мяч попал в корзину так вовремя, все вокруг улыбаются и громко смеются, празднуют принесенную им победу…
…дождь… мерзкий и холодный, барабанящий по крыше черного автомобиля. Он еще мал и впервые надел смокинг. Больно. В груди. Отец говорит, что он мужчина и ему не подобает себя так вести, но… слезы все равно бесстрастно душат и он плачет, позволяет себе лишь тихо всхлипывать, утирая нос рукавом пиджака. Тогда он увидел мать в белых одеждах, неподвижную, умиротворенную, мертвую…
Желудок скрутило судорогой, а по телу пробежала волна конвульсивной дрожи.
…панический страх, растерянность и резкая, непривычная боль… Брат прижимается сзади, к его обнаженной спине, поглаживает низ живота и шепчет что-то успокаивающее… Но он не может успокоиться. Жесткие, не позволяющие сбежать объятия и размеренные толчки... Слишком больно. Слишком стыдно…
Кажется, горло разорвал гортанный рык, стоящие на столе кухонные приборы безжалостно сметены на пол. Желудок снова скрутило и его вывернуло наизнанку, рвало долго и основательно, едва ли не до выблевывания собственных органов. Саске так и замер, стоя на четвереньках над собственными рвотными массами, слегка пошатываясь, словно пьяный, пока одеревеневшие мышцы не расслабились и он не смог опрокинуться на бок, отползая на ковер. Утер дрожащей рукой со лба испарину и со всей силой, какой только мог, ударил кулаком по полу. Кисть протестующее заныла, но эта боль сейчас казалась слишком незначительной…
Еще немного…
Тревога, следовавшая за хороводом воспоминаний, сжала легкие, не позволяя вздохнуть, шепча что-то мерзкое и отвратное прямо во внутреннее ухо. Казалось, что собственное сердце еще чуть-чуть и не выдержит бешеного ритма - взорвется… Как холодно, как неимоверно холодно рукам и ногам, чуть ли не до окоченения. Наоборот же приливший жар к щекам расползся по коже жирными красными пятнами и пылал.
Саске боялся. Всегда боялся, что не выдержит, что не сможет все это осилить и в конечном итоге сойдет с ума. Сейчас же этот страх возрос многократно, ведь он уже перестал соображать, перестал улавливать хоть что-то из окружения. Лишь собственное учащенное сердцебиение…
Тук-тук-тук-тук…
Может, сойти с ума это не такая уж и плохая идея…
Тук-тук-тук…
Осточертевшие воспоминания, в последнее время навещающие его слишком часто, осточертевшая жизнь, осточертевшая мертвая петля, в которую он попал не по своей воле…
Тук-тук…
Он дышал тяжело и надрывно, будто всего пару минут назад бежал кросс, постепенно и весьма неохотно возвращалась способность мыслить здраво… Болезненно скривившись, Учиха неохотно прокашлялся.
Очередной приступ отпускал нехотя и вяло.
Пять минут седьмого.
Его помешательство длилось всего лишь пять минут…
Саске вставал медленно, будто боялся по какой-то причине не удержаться на ногах и снова повалиться на пол, рядом с отвратного цвета рвотой. От одной лишь этой мысли его снова замутило, и он не спеша поплелся в ванную за тряпкой – уже ставший совершенно привычным ритуал.
У Учихи Саске не было друзей. Не было никого, кого можно было бы хотя бы с натяжкой подогнать под это определение. Лишь знакомые. И никто из них, никогда не узнает об этой его слабости, даже во время очередной попойки, когда он напьется до потери сознания. Есть Карин. Но она не друг, никогда им не была и никогда не станет. Потому нет никого, кому можно было позвонить в такую непозволительную рань и попросить прийти, попросить немного посидеть здесь, с ним, в темной, угрюмой комнате.
Саске скривился, бесконечно презирая в себе эту минутную слабость. Он сильный, сильнее кого бы то ни было. Ему не нужна помощь сейчас, не понадобится и потом. Ни от кого.
Тряпка в руках замерла, а взгляд непроизвольно метнулся к телефону, притаившемуся на кресле. Номер давно стоит на быстром вызове, но он до сих пор им не воспользовался… и вряд ли когда-нибудь воспользуется. Саске усмехнулся, удивленный собственным малодушием, и принялся вновь натирать пятно. И снова…
Тень, нет, скорее причудливая игра света, отразившаяся от стен и все же… Нежные локоны, кажущиеся почти настоящими, миловидно обрамляют тонкую шею, глаза смотрят, как всегда, мягко, но с укором и… неужели, обидой? Кожа слишком бледная, почти прозрачная. И уверенность в горделивой осанке. Она редко появлялась перед ним такой, почти реальной, зачастую, казалась расплывчатым маревом с удивительно четким выражением лица, редко когда осуждала взглядом и доселе еще ни разу… Верно, ведь это не смоляные волосы матери, совершенно прямые и всегда стягиваемые резинкой, не ее теплые каштановые глаза, в которых никогда не было презрения. Горящий зеленью взгляд и причудливого цвета розовые волосы. Она осуждала. Смотрела с укором, почти с гневом. Лишь легкий наклон головы, указывающий на ее неудовольствие. Кажется, она хмурится и отводит взгляд, но слишком нечетко и смазано, что походит на сменившую одну другую картинку.
Ему нечего сказать, нечем оправдаться, но он и не собирается этого делать.
Саске тряхнул головой, прогоняя непрошеную гостью, всего лишь призрак, созданный его растерянным разумом и сейчас безмолвно живший только в его голове. Только призрак…
- Сакура… - в голосе скользнула толика удивления, но настолько незначительная, что скорее походит на усталую обреченность. Имя сорвалось с губ совершенно случайно и неожиданно, даже для него, всегда уверенного в собственных желаниях.
Она исчезла, оставив после себя лишь горечь недосказанности и разочарования. Разочарования в нем, таким, каким он стал.
И снова ухмылка, изрезавшая рот, с притаившейся грустью у самых уголков губ.

По школьным коридорам, как и везде, Саске ходил неторопливо, нарочито безразлично и высокомерно. В его обманчиво расслабленной позе, однако же, всегда таилась угроза и напряженная готовность. Он лениво скользил взглядом по оборачивающимся при его появлении девушкам и всегда читал в их отупелых лицах щенячий восторг и сумасшедшее обожание. Иногда, когда был в хорошем настроении, непременно ухмылялся, так, как умел только он, и все эти девушки замирали от восторга, окрыленные мыслью, что он им улыбнулся… Но Саске Учиха не улыбался. Не улыбался настолько давно, что уже, должно быть, напросто позабыл, как это делать. Улыбаются лишь те, кто жаждет быть счастливым и пытается заразить этой привычкой всех окружающих. И ему, купающему в волнах девичьего восхищения, мальчишечьего признания и ненависти всех остальных, не было дело до счастья. Саске всегда считал счастье ложью, бельмом на глазу, мешающим нормально видеть.
Но сегодня в его осанке не было привычных горделивых полутонов, как и не было непоколебимой уверенности в себе. Сегодня, как и в другие такие же дни, он был зол и угрюм, предпочитая просто игнорировать всех окружающих, дабы ненароком не сорваться на каком-то пробегающем мимо школьнике.
Саске Учиху – гордого, спокойного, уверенного в себе – уважали и считали образцом для подражания. Сколь бы долго продлилось их обожание, знай они, что Саске корчится по утрам от приступов и блюет на пол?..
И сейчас в этот момент, сидя за собственной партой и бездумно палясь в пространство, он мог без опаски высвободить бушующую внутри ярость. Почти дрожал от поглотившего его гнева, утопал в сжигающих его эмоциях и едва ли мог вздохнуть. Его мутило - желчь неприятно, но настойчиво щекотала горло, побуждая поддаться минутному спазму и снова избавиться от всего содержимого желудка. Ему и раньше бывало плохо, но сегодня, пожалуй, было куда хуже, чем обычно. Саске волей-неволей возвращался к воспоминаниям, насильно выдернутым из глубин памяти. Вспоминал каждый фрагмент, каждую эмоцию, вторгшуюся в его воспаленное сознание. И ненавидел. Ненавидел всех и вся, ненавидел человека, уснувшего за рулем и врезавшегося в машину его матери, ненавидел старшего брата, погрязшего в горечи утраты и замкнувшегося в себе, ненавидел отца, с головой погрузившегося в работу. Но более всего ненавидел горящий зеленоглазый взгляд, осуждающий его за это…
Она смотрела на него с толикой непонимания и беспокойства в глазах, точно так же, как и утром. Сакура лишь случайно взглянула на него, так и не сумев отвернуться – должно быть, лихорадочно блестящие глаза Саске ее напугали, но ему было плевать боится она или нет. Сейчас, в это мгновение, он отчаянно желал, чтобы она увидела, чтобы она узнала, узнала абсолютно все и больше не смела смотреть на него столь вызывающе, будто достаточно сильна, чтобы с ним тягаться. И ни на миг не допускала, что ему нужна жалость. От одной лишь мысли его передернуло, и Саске раздраженно повел плечами. Однако же, в эту секунду в выражении ее лица скользила именно жалость, ненавистно-отвратная жалость, от которой его выворачивало наизнанку, из-за которой отчаянно хотелось что-нибудь разбить или сломать. Нужно что-то сказать… Едкое и отталкивающее, чтобы прекратить все это, чтобы хоть как-то высвободить скопившиеся внутри раздражение и злобу. Глянул чуть правее – Руи сидел напряженный, готовый в любую секунду ринуться в драку: предупреждал, что бы он, Саске, не смущал ум его маленькой сестренки чем-то отвратительным.
По лицу непроизвольно расползлась ухмылка. Гнев и раздражение плавно сменились неким извращенным подобием любопытства и азарта.
- Ты уже сказал ей, Харуно? – не отрывая взгляда от Сакуры, прошептал Саске, едва ли осознавая, насколько охрип его голос.
Лишь краем глаза заметил, как тот вздрогнул и удивленно моргнул. Но его замешательство было секундным – Руи быстро вернул самообладание, поняв, что его банально провоцируют.
- Кажется, тебе не мешает сходить в медпункт, Саске-кун. Паршиво выглядишь, - холодно отчеканила Сакура.
Ведь прекрасно знала, как бесит его это обращение, и наверняка специально добавила в интонацию побольше ноток оскорбления.
Учиха окинул ее угрюмым взглядом, моментально утратив интерес к этой случайной словесной перепалке, ведь уже получил то, что хотел – смог отвлечься. Он неотрывно буравил ее взглядом, прекрасно понимая, насколько это выводит ее из равновесия.
И все же, Саске уже довольно долгое время спрашивал у себя: почему она? В какой же момент она стала его следующей жертвой? Попытался припомнить тот миг, когда вдруг решил, что выбирает именно ее, тогда еще зажатую и не выделяющуюся.
Ведь ему всегда было все равно с кем играть или кого соблазнять – это всего лишь способ избавиться от скуки, плотно угнездившейся в его доме и его голове, еще одна возможность закрыться от назойливых воспоминаний, еще одна причина не оставаться в одиночестве. Слишком скучно, слишком безжизненно и серо, чересчур легко и неинтересно. Вещей же интересных, дающихся с трудом, завоеванных почти что в драке – слишком мало. Должно быть, в какой-то момент и она стала именно такой вещью, продлевать охоту за которой – все равно, что подливать масла в огонь. Гордая, эгоистичная, упрямая – только вот, кажется, сама она позабыла об этом или же сделала вид, что не помнит. Ведь Саске чувствовал, ощущал исходящую от нее страстность, ее пылкую, жгучую натуру, порой прорывающуюся сквозь образ неприметной забитой девочки. Наверное, она и сама этого не замечает, а если и ловит себя на этом – тут же пытается эти порывы обуздать. Он уже давно мысленно себе рисовал, как будет томительно сладко по каплям воспламенять в ней этот огонь, играть с его языками, наслаждаясь жаром, отзывчивостью, томительным возбуждением, которое будет дарить ей по чуть-чуть, совсем крохотными порциями, пробуждая в ней жадность и ненасытность… Какое чудесное, упоительно чувство она пробудит в нем, когда Саске подавит ее гордость, подомнет под себя ее все еще спящую под пологом забитости вспыльчивость и надменность. Какой невероятно свободной Сакура почувствует себя рядом с ним, свободной и неуязвимой… и вот тогда, он без тени сожаления раздавит ее и выбросит.
И он тоже это видит. Руи, как и Саске, с самого начала видел в ней это и признавал. Должно быть, даже втайне восхищался.
А Саске, еще никогда он не желал кого-то настолько сильно, не желал так отчаянно вплестись в чужую жизнь, дабы до мелочей изучить и познать свою жертву, дабы сполна насладиться ее разрушением… Ведь он разрушит ее пока мирный и тихий устрой жизни, разрушит и ни на секунду не пожалеет об этом. Потому что ему это нужно.
Учиха хмыкнул, все также бесстыже разглядывая Сакуру и одним лишь прищуренным, наигранно-томным взглядом заставлял ее припомнить все пикантный подробности их последней встречи. Даже провел пальцем по губам, невзначай, сделав вид, будто задумался. Но она поняла. Поняла и восприняла это, как угрозу, вспыхнув при этом, словно маков цвет.
- Саске…
В ее тоне он отчетливо услышал рык озлобленного, попавшего в ловушку животного.
Сакура ведь не сказала своему брату, где и с кем была в тот вечер. Это было заметно по мелькнувшему в ее глазах испугу, как только он собрался открыть рот и сказать нечто совершенно неуместное и смущающее.
- Да, Сакура? – хриплый, усыпляющий бдительность голос. Ему даже не нужно было контролировать себя сейчас, ведь это уже давно въелось в подсознание: как правильно нужно себя вести.
- У тебя сегодня чертовски довольное настроение. Съел какого-нибудь первоклашку на завтрак? – изогнул бровь Руи, заставляя Учиху обратить свое внимание на себя.
- Если желаешь размяться – я к твоим услугам.
- Уволь, больно ты хрупкий.
Пожалуй, это задело. Даже сильнее, чем он позволил бы себе в нормальный день… Только вот сегодня он был чертовски паршивый. Игривость и непосредственное любопытство моментально испарились, уступая место колючей злобе, заострившей черты лица.
- Руи… - одним взглядом приказала Сакура, опасливо косясь на Саске.
Ярость и агрессия уже готовы были выплеснуться в четком, плавном и едва заметном движении – тело напряглось, рука сжала столешницу до побеления костяшек пальцев, только стук сердца сейчас отбивал четкий ритм в ушах, подгоняя, подначивая выплеснуть всё, весь тугой пучок эмоций разрывающий грудь…
Ненавидеть всё – слишком растратно, куда более удобно ненавидеть кого-то определенного. Ведь так легко направить всю ненависть именно на него. Так просто ее выместить, так сладко поддаться этому пагубному порыву, так упоительно сдаться гневу и окунуться в него с головой. Ненавидеть так сильно, почти невозможно. Ненавидеть радостно, растягивая эту блаженную минуту…
И именно сейчас, когда Саске почти был готов заглушить голос разума и накинуться на человека, как дикое животное, она – его маленькая, интересная забава, нежный цветок с шипами, Сакура – встала аккурат между ними, загородив собой старшего брата.
Что-то быстро ему шепнула, схватила за руку и потянула прочь.
А Саске, даже спустя несколько минут, продолжал таращиться горящим взглядом в место, где только что стояла младшая Харуно. Пульсирующая в висках ярость, казалось, разбуженная совершенно случайно и на пустом месте, уместилась где-то в области желудка и нещадно жгла. Выплеснуть ее, избавиться, немедленно…
Он поднялся с места резко, без намека на грацию, скорее изломанно, и ринулся прочь из кабинета.
Карин. Ему нужна Карин… Сейчас же…
Когда же Саске узнал, что ее в классе не было, чуть не взвыл от досады. А потребность в ней, всегда тенью скользящей за ним и вдруг исчезнувшей, когда она так ему нужна, неумолимо росла и затуманивала и так неясный разум. Он метался от кабинета к кабинету, словно загнанный зверь, совершенно не представляя, что с собой делать и как успокоиться.
Но Саске так и не нашел ее – обессиленный из-за внутреннего напряжения, измотанный постоянным самоконтролем, не смог придумать ничего лучше, как спрятаться от посторонних глаз да и от всего мира в пустующем медпункте.

Если там, за пределами этого уютного и спрятанного в тени балкончика и гремела музыка, то здесь, словно в другой реальности, она была едва слышна, да и то, четко отбивали свой ритм лишь грузные басы.
Юноша, еще совсем молодой, вальяжно раскинулся на диванчике, в полной мере осознавая собственную значимость и важность. Это скользило во всей его позе, выражающей бесконечную уверенность в себе и своей привлекательности. Натянутая на тугие мышцы черная рубашка была красноречиво расстегнута на груди. Он не был мускулист, скорее худ, однако же поджар и строен. Ему ничего не надо было делать. Не нужно было изображать интерес, не нужно было отчаянно ухаживать за девушками, не нужно было измываться над собственным телом в толпе танцующих и придумывать на ходу сложные и оттого неуклюжие движения. Ничего… Потому что девушки сами приходили к нему, стоило им хоть раз увидеть его спокойный взгляд с легким полуприщуром, его грацию и манерность в жестах. Он походил на разнеженного породистого кота, взирающего со своего места на всех слишком надменно и чинно. Но это не отталкивало, наоборот, привлекало. Как глупо… Но он совершенно ясно и четко осознавал каким именно его видят девушки, знал и беззастенчиво этим пользовался.
Красивая утонченная брюнетка, на секунду замерев у самого входа, шагнула внутрь, быстро сократив расстояние между ними уверенно-соблазняющей походкой. Она улыбнулась своими пухлыми губами, чуть-чуть тронутыми блеском, и присела на его колени, пробежавшись пальчиками по обнаженной, белой, словно фарфор, груди. Шепнула на ухо какую-то глупость… ах да, свое имя. Только вот зачем оно ему? Она спросила что-то еще певучим, грудным голосом, но, так и не дождавшись какого-либо ответа, восприняла это, как согласие.
Она неустанно что-то мурлыкала, пока расстегивала рубашку и стягивала ремень с его брюк, ласкала игривыми поцелуями ключицу, терлась щеками о соски и, будто невзначай, задевала их немного липкими от блеска губами пока мягко касалась пальчиками его начинающей возбуждаться плоти. Несомненно, она была чертовски горда собой и Саске поощрял ее, но только лишь легкими, гладящими касаниями. Он не был нежен или страстен, лишь молчаливо позволял ласкать себя, касаться себя, играть с собой. Девушка, кажется, недовольная излишней апатией своего партнера, одним манерно-грациозным движением стянула с себя платье-чулок и прижалась обнаженными прелестями к его груди, вновь что-то мурлыкнула и укусила за ушко, пройдясь язычком по чувствительной мочке. Должно быть, мало различимые мурашки, пробежавшие по его коже, вызвали у нее восторг и девица уже смелее потерлась об него всем телом. Дрянная кошка… Тонкие пальчики ловко и умело прошлись по шее, предплечьям и вновь переместились на его живот. Хочет поиграть немного? Ему, в общем-то, было абсолютно все равно, что именно и как она будет делать. Только вот…
- Ну же, поцелуй меня… - ее губы, уже во всю терзающие его шею, плавно перемещались по щеке ближе к его губам. – Ну же…
Она еле успела их коснуться, но даже этого мгновения ему хватило сполна, чтобы осознать: как же противен ее поцелуй… Саске что-то едва различимо рыкнул, отшатнувшись от ее лица и крепко сжал ладонями бедра. Девушка, на секунду совершенно растерявшись, решила, что это новая забавная игра, и с хищной улыбкой потянулась за новым поцелуем, крепко схватив его за волосы на затылке и оттянув голову. Горячим языком осторожно лизнула подбородок, намереваясь на сей раз наверняка украсть поцелуй, заставить хотеть ее. Надавила острым коготком под подбородком, заставляя его приоткрыть рот и нетерпеливо прильнула к нему, словно оголодалая вампирша.
Ее губы, не такие нежные, как казалось вначале, терзающие его, ее язык, нагло скользнувший ему в рот, влажность и пошлость этого поцелуя… Нет… Незнакомый запах, не неприятный, не возбуждающий, никакой, совершенно нейтральный. Незнакомый вкус, абсолютно неинтересный и даже терпкий. Не так… не такой поцелуй ему нужен… не от этой девки…
Саске оттолкнул ее от себя резко и сильно, утерев тыльной стороной ладони влагу со рта – на его лице отчетливо отпечаталось выражение отвращения, но было слишком темно, чтобы его можно было увидеть...
Ему не нужны такие поцелуи: они больше не интересны, они больше не волнующи, они больше не приятны. Лишь краем глаза он заметил ее, оперевшуюся об угол, полупрозрачную, смотрящую в другую сторону, не на него. Только миг и ощущение ее присутствия растворилось в дымке реальности, как и силуэт ее тоненькой фигурки.
Наверное, сейчас он хочет лишь ее поцелуи. Чувствовать лишь ее вкус. Ощущать лишь ее запах.
Его маленькое, забавное увлечение… Почему же в этот раз оно стало серьезнее? Почему он стал серьезнее? Почему это вдруг стало таким увлекательным?
Лежащая на полу девушка что-то злобно прошипела и, резво вскочив на ноги, толкнула Саске в грудь. Он же, абсолютно увлеченный собственными мыслями, не сопротивлялся и упал обратно на диванчик, апатично наблюдая, как эта теперь грузная, разгневанная кошка взбирается ему на колени.
Это было грубо и нетерпеливо…
Каждое ее движение, напоенное злобой и разочарованием, было резким и причиняло ей самой боль, но она игнорировала ее, продолжая, как ей казалось, наказывать Саске, уставшего от собственного томления, с блестящим взглядом, направленным куда угодно, но не на нее…
Ему действительно было все равно. Действительно было плевать, что она делает и как. Саске не было до этого совершенно никакого дела. Все что сейчас стояло перед глазами, так это приоткрытые в немом вопросе пухловатые губы и зеленоглазый взгляд, опьяненный жалостью, такой ненавистной, опротивевшей жалостью. Но он позволяет, позволяет так смотреть на него. Позволяет сейчас лишь ей. Нежной и обеспокоенной, с выбившимися из прически шелковистыми прядями – образ, который накрепко въелся в его память.
Девица, содрогнувшись под градом болезненно-сладостных спазмов, крепко впилась ногтями ему в шею, на которой мгновенно проступили капельки крови.
Воздух, наполненный запахом мускуса и стойким духом разочарования казался куда как плотнее, чем должен был быть. Он почти давил и едва заметно мешал дышать.
Она не получила и толики удовольствия. Он тоже.
Саске с едва заметной едкой ухмылкой наблюдал, как девица быстро и совершенно не грациозно натянула на себя платье и, послав ему убийственный взгляд, покинула балкончик.
Стало смешно.
Он не сдерживал себя в своих желаниях и, зажимая ладонью руку, позволил себе рассмеяться. Но вскоре, издевательские смешки стремительно превратились в едва различимое хихиканье, а затем и вовсе утихли.
Подушечки пальцев коснулись горящих, истерзанных губ. Что же такое… С чего вдруг это кажется таким бессмысленным и ненужным? Бесполезным…
Саске сжал зубы, позволяя гневу украсить свое лицо чудовищным выражением. Он никогда не делал ничего бесполезного, никогда не жалел о своих поступках. Так какого же черта она лезет в его голову? Какое право имеет ему указывать? Ему – испытавшему столько, сколько ей и не снилось? Что и следует считать бесполезным, так это ее глупые попытки изменить в нем что-то, ведь он не нуждается в этом, его совершенно не нужно чинить…
Он откинулся на спинку диванчика, буравя потолок устремленным в пространство взглядом. Все как обычно, ничего не изменилось, верно?
- Я уничтожу тебя, Харуно Сакура…

@темы: солнце в ладонях

---

*.*

Вот эту прелесть для меня разукрасила Тадаима, за что огромное ей спасибо, ибо выполнено действительно шикарно, великолепно, потрясающе и просто офигенно
*доволен, как стадо слонов*

полный размер

@темы: арт

---

FFvsXIII

Обожамойобожамой...

Так и тянет написать кроссовер...

Почему? Да хотя бы поэтому >.>:

Может у кого дельные мысли появятся? ХД

---

Final Fantasy Versus XIII

Аки вступлением:

Я в общем-то не большой поклонник Финалки, однако тут даже я не удержалась *да и как, когда прорисовка персонажей из года в год становится лучше?*

И щит... я это хачу, дайте мне это, пожалуйста *_*

Сие чудо из Final Fantasy Versus XIII *которая еще не вышла, но я авансом ее хачу-хачу-хачу* и зовут его Ноктис *ХД!ибо дурацкая ассоциация - ноги, ногти...ногоногти! 0о*

И по данным информационных ресурсов, продюсеры обещают, что сия игрушка будет самой мрачной в истории Финалки.

Дайте мне ангста, а то его не хватает *мало Саске ангстит в последнее время, малооо, у людей уже дефицит начался...*

И да, Ноктис таки похож на Саске, во всяком случае - типаж на лицо, и такой же куриный хвост на голове ХЗ

И есчо картинке **

Суслег крут, ога ХЗ

Трейлеры - много крутого Ноктиса **

Еееее, я нашла с переводом **

 

---

*_*

Штота меня на Саске потянуло...мряяу **

полный размер

А еще мне стрельнуло в голову переделать предыдущий рисунок: подкорректировала физиономию Саске и перерисовала волосы Сакуры *мама ее медузой обозвала -_-*

полный размер

 

Я заметил: новые рисунки у мну это примета, что скоро выйдет новая глава ХД

@темы: арт

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

~VII Агония 0.2~

Название: Солнце в ладонях
Автор: Миорай
Бета: Ricka
Жанр: romance, au, incest, angst.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: Мгновения. Неотъемлемые составляющие нашей жизни, непредвиденные, опасные и угрожающие нашему спокойствию. Все, чего я так когда-то боялась и избегала, меня настигло и накрыло с головой. Я не хочу снова привязываться, не позволю, чтобы кто-то нарушил тихий устой моей жизни, вторгся в нее и перевернул все вверх дном. Не позволю ведь?
Предупреждение: просто аффтару захотелось романтики.

От автора: многа ангста ^_^

VII Агония 0.2

~VII Агония~

0.2 Болезнь

Все было нормально. Даже когда родители решили отослать его ненадолго в эту страну, родину отца, в качестве наказания. Пришлось бросить все, к чему был хоть какой-либо интерес. Должно быть, именно этого они и хотели. Благая цель с грязными методами. Даже когда пришлось ходить в школу, где училась его сводная сестра. Все было нормально. Всего лишь пара месяцев – наивно уверял он себя – и отец приедет, заберет его отсюда, где все чуждо и непонятно, непривычно и странно. Инородные манеры, жесты, полутона – как же неимоверно сложно было привыкнуть к этому всего-то за несколько месяцев, изучить незнакомые повадки, понять их значение и ответить в тон. Тяжело. Бесполезно. Выматывающе. Но ведь и не с таким сталкивался и выживал же, приспосабливался. Поэтому все было нормально…
Только вот… когда же именно это началось? Когда он превратился в постыдное чудовище? Когда впервые увидел? Дотронулся? Услышал голос? Всего лишь малознакомая, хотя и красивая девушка, так похожая на него самого. Очаровательная и ранимая. Будь она любой другой, он, наверняка, вел бы себя так же... Сакура. Просто девушка. Просто неимоверно притягательная девушка…
Если все это можно было бы заклеймить болезнью, то оно стало бы, несомненно, крайне опасной заразой, в мгновение ока распространившейся по всему телу.
Когда же впервые он стал понимать, что лжет? Что смотрит в ее глаза, ясные, невинные глаза и лжет? Лицемерно улыбается, мастерски играет равнодушие, притворяясь добросердечным и порядочным? Когда внутри все ревело и жгло, требуя подчиниться, требуя сломить все «нельзя» и «не положено» и поступить, как дикий, ведомый лишь своими желаниями зверь.
Лишь снова безапелляционное: «чушь!» - и та же мягкая улыбка, непринужденность в жестах и адское пламя внутри тела, стонущего и изнывающего, почти зависимого…
- Руи? – она улыбается, вопросительно заглядывает ему в глаза и понятия не имеет, что лишь маленький шажок, лишь незначительное «а если…», и она больше не будет смотреть на него с теплотой и нежностью, перестанет считать кем-то достойным внимания.
Сам того не понимая, не ведая об истинных мотивах своей агонии, он неосознанно желал. Но чего же? Чего же ждал каждый раз, когда она проходила мимо? Доверия? Симпатии? Расположения? Но ведь все это и так уже у него было и даже более – абсолютное доверие, чуть сложнее, чем простая симпатия и гораздо больше, чем простое расположение. И все-таки… Что же… что манило его каждый час, каждую секунду, что побуждало… дотронуться? Дотрагиваться снова и снова, чувствовать восхищение лишь от понимания того, что ей нравится… И он желал всего этого. Желал так сильно, что порой, не замечая, замирал на несколько минут, напружинившись, будто хищник, и погружался в пучину собственных видений, краем глаза наблюдая за причиной своего помешательства…
Ее руки, бережно охватывающие его шею, губы, гуляющие по щеке и обжигающие горячим дыханием, мягкость ее тела, прижимающегося к его, упругость и нежность груди, так замечательно умещающейся в его ладонях. Ее сводящий с ума запах, нечто легкое, похожее на гиацинт, и чудные длинные волосы, струящиеся по ее и его плечам…
Почти ощущал, почти вдыхал, почти касался…
А она, словно ничего не замечая, продолжала ему улыбаться, не находя в его неестественно-напряженной позе ничего необычного.
Са-ку-ра.
Простые, ничего не значащие слоги, совершенно пустые и нескладные.
Нет.
Ее имя…
Ее зовут Са-ку-ра – куда мелодичнее и нежнее, как и ее заливистый смех.
- Руи…
В ее устах это звучало красиво, певуче и завораживающе. Волшебное мгновение, когда она смотрела на него не отрываясь, когда чуть приоткрывался ее рот и сквозь припухшие губы вновь вырывалось волшебное: «Руи…».
Почему... Почему же держать себя в ее присутствии в руках, держаться на расстоянии с каждым днем, с каждой чертовой неделей становилось все невыносимее? Будто каждую секунду, проводимую с ней, приходилось рвать себя изнутри, калечить собственное тело… А она же… так мило и бесстыже провоцировала, пусть и не подозревала об этом. Футболка, едва прикрывающая округлые бедра, в которой она, словно несмышленый ребенок, расхаживала по дому, случайные прикосновения, из-за которых то и дело извинялась, заливаясь румянцем.
Сакура… Его очаровательная, милая и невинная Сакура.
Почему же ты ведешь себя так неосторожно? Зачем дразнишь и насмехаешься? Зачем подходишь слишком близко – только руку протяни, и моментально оказываешься на недостижимом расстоянии?
Пусть он и не признавался себе, но в тайне до сих пор страшился воспоминаний, когда Сакура не пришла на выступление. До сих пор четко ощущал ослепившую его тогда секундную ярость, а затем нахлынувший почти панический страх, ведь она – такая хрупкая, нежная пропала из его поля зрения, пропала туда, где он не мог до нее дотянуться, не мог защитить… Слишком беспечна, слишком уязвима, она ведь и понятия не имела, что заставила его пережить за те несколько часов своего отсутствия. Именно тогда Руи и понял, что опека, которую он возложил на свою сестру, душит его, сводит с ума, выгрызает последние остатки здравомыслия, превращает в одержимое чудовище, ведь он хотел, ему было просто необходимо видеть ее, знать, что она рядом, что никто до нее не дотронется.
И все же…
«Ты прекрасна, Сакура. Моя Сакура…»
Он вздрогнул. Ведь совершенно не помнил, когда впервые стал звать ее «своей», когда стал считать ее «своей»… Кажется, когда она, задумавшись, вышла из ванной в одном коротеньком полотенце. Капельки воды все еще стекали с ее волос и змейками струились по плечам.
Тогда он еле сдержался… Лишь отмахнулся от вопроса, будто невзначай соскользнувшего с ее губ и, как последний трус, укрылся у себя в комнате, где едва ли смог успокоить разрывающее грудь сердцебиение.
И снова постоянное напряжение, постоянный контроль. Ведь Сакура не должна видеть, не должна знать…
А она веселилась. Играла рядом с ним и не подозревала какого монстра будит одним лишь своим присутствием.
Прекрасная, наивная Сакура. Неужели она настолько доверяла ему, своему сводному брату, почти незнакомцу Руи? Порой его бесила эта слепая доверчивость, ведь она не ведает, не осознает, что тот, кому она безоговорочно верит, сам себе порой не доверяет. Сам ждет, когда более не сможет сдерживаться, когда утратит контроль и более того… когда захочет его утратить….

Первый день после выписки. И стоило лишь открыть ящичек с обувью, как оттуда высыпалась небольшая горка надушенных, с розовыми, красными и желтыми каемками писем, усыпанных, будто веснушками, мелкими сердечками. Слишком много разномастных, несовместимых запахов – слишком удушливый, сливший в себе все это, общий аромат. Руи не мешкал – сразу же избавился от большинства писем, оставив лишь два, наиболее выдающихся из общей массы – одного полностью черного, с перевязанной по середине красной лентой, и второго белого, совершенно чистого и оттого более изящного.
Вскрыл первое: время и место. Слишком прямолинейно и самоуверенно, но, несомненно, крайне интригующе.
Руи улыбнулся, пытаясь загодя представить, что за девушка отважилась пойти на такую открытую наглость, учитывая так его раздражающую излишнюю скромность школьниц, пусть уже и старших классов, этой страны. Ведь он пойдет. Несомненно.
Второе же, аккуратно свернул и спрятал в кармане, предпочитая оставить самое интересное на потом.
Первый урок. Слишком много мельтешения вокруг него, пока еще не окончательно окрепшего, хоть и избалованного до чужого внимания.
Сакура.
Ее приветливая улыбка и подбадривающий взгляд… Но не более. Ни на намека на те особенные искорки в глазах, которые он с нетерпением ожидал увидеть, каждый день рассматривая ее лицо, которые, несомненно, сведут на нет любую необходимость во всяких сдерживающих и мерзких «нельзя».
А пока, приходиться смиренно ждать окончания уроков, чтобы, наконец, удовлетворить свое любопытство или же, возможно, отвлечься? Может именно в этом всем дело? Слишком много внутреннего напряжения и постоянного беспокойства рано или поздно кого угодно сведут с ума. Может, это именно то, что было ему так необходимо? Может, это станет спасением от болезни, которой он сейчас безнадежно болен?
Предвкушение разлилось по телу приятной истомой, пускай слегка нетерпеливой, но это лишь взращивало азарт, беснующийся в его сознании.
Слишком долго. Слишком велико ожидание, и скоро терпению придет конец… только бы дождаться… только бы дотерпеть…

В это время медкабинет действительно был пуст и безжизнен. Но здесь не осталось и следа от болезненной атмосферы, царившей, когда Руи был здесь в прошлый раз. Вместо лекарств приятно пахло чем-то мягким и неуловимым, освещали же комнаты уже не столь смелые солнечные лучи, норовящие в любой момент спрятаться за горизонтом.
В желудке завязался морской узел. Ведь он помнил, как сестра опечалилась, когда он отказался идти домой, сославшись на необходимые дела. Может, и не стоили эти «дела» ее неудовольствия? Хотя…
Девушка замерзшая на пороге в довольно вольной позе, облокотившись о запертую ею дверь, мягко прищурила темные, выразительные глаза и томно улыбнулась. Не спеша, кошачьей походкой, приблизилась к нему, оценивающему ее, будто товар на прилавке. Она не была против, ведь она-то оценить уже успела… Его губы тронула едва заметная хищная улыбка, а мягкую зелень глаз вызолотила бесовская искорка.
Они не называли друг другу имен. Не интересовались фамилиями или классом. Не спрашивали о предпочтениях или хобби…
Ведь их умы теперь занимал лишь наполненный страстью поцелуй, совсем не нежный, дикий и голодный. Жадные объятия, причиняющие скорее боль и неудобство, нежели дарящие ласку. Но ей нравилось, она изгибалась и едва слышно стонала ему прямо в губы, сильнее сжимая в кулаке его волосы. И ему нравилось, способному, наконец, хотя бы на время избавиться от пожирающей его агонии. Нравилась беспечность, привлекало отсутствие обязательств. Только неудержимое животное удовольствие.
Повалив незнакомку на кровать, он почти рычал, терзая ее нежную шею и оставляя на сливочной коже красные следы – варварство, возбудившее его еще больше, сжимая в крепких, порывистых объятиях ее миниатюрное, но уже складно оформившееся тело, целуя так бесстыдно и призывно раскрытый рот. Он не помнил, когда разорвал ее кофту, лишь слепо ощущал мягкость груди на своих жадных, требовательных губах и плавный изгиб бедер, по которым без какого-либо смущения шарил ладонями.
Он не помнил, в какой именно момент оказался нагим и вошел в нее. Помнил только безудержно подгоняющий его жар, выжигающий все нутро, почти боль, так долго сдерживаемую внутри, и ее громкие, без какого-либо стеснения, стоны, ее удовольствие и мстительно прошедшиеся по его плечам острые коготки, больно впивающиеся в кожу и оставляющие заметные следы.
Помнил сладостную дрожь удовольствия, казалось, изломавшую тело, содрогнувшееся в волне экстаза. Помнил дикий рык, вырвавшийся сквозь плотно сжатые губы и девичий стон, вторящий его наслаждению, даже боль в ребрах, появившуюся из-за с силой сжавших их тонких коленок.
Они разошлись все теми же незнакомцами, коими и повстречались. Даже когда собирались, не смотрели друг на друга, ведь все это было мимолетно.
Руи едва помнил подернутую дымкой дорогу домой, когда убито осознавал, что все это было не тем, что он искал, что этого было катастрофически недостаточно, что разгоревшееся в нем пламя ничуть не утихло, лишь издевательски набрало силу. Почти с безнадежностью вспоминал, что видел под собой не стонущую незнакомую девицу, а извивающуюся от желания и требующую еще ласк Сакуру… Милую Сакуру, тянущую к нему нежные руки, просящую дарить ей поцелуи еще и еще, умоляющую обласкать ее горящее в огне тело.
Он помнил, что тогда, на улице, чуть ли не взвыл от досады и гложущего его лишь усилившегося желания… Желания обладать ею…

И лишь спустя несколько дней он вспомнил о втором письме, до сих пор хранящимся в кармане брюк. Тогда Руи неторопливо его достал и открыл. Всего лишь одна короткая строчка от которой он внутренне содрогнулся и едва не тронулся умом. Ведь все то, что занимало его долгое время, все то, что кипело и выло в нем, сейчас было высказано в одной лишь строчке: «Я болею тобой…». Без подписи, без имени.

О том, какая он беспринципная сволочь Руи лишний раз напоминать не было нужды. Он знал, прекрасно осознавал какой скотиной является и каждую минуту, каждый миг, при каждом вздохе неустанно говорил себе об этом. Мысленно тыкал в себя пальцем, бранил, угрожал, насмехался и осуждал, продолжая, однако же, делать то, что он делал: нетерпеливо и постоянно искать взглядом Сакуру, разглядывать ее лицо, стан, вглядываться даже в походку и забавную манеру всплескивать руками каждый раз, когда она бывала недовольна. Снова и снова наслаждался одним лишь ее видом, втайне, при каждом взмахе ее ресниц, умирая вновь и вновь… Ведь каждый этот миг, каждое мгновение из ее жизни он ее желал. Желал безумно, до едва различимой гримасы из-за тянущего напряжения внизу живота, порой переходящего в боль, до лихорадочного, звериного блеска в глазах, до уже неосознанного напряжения во всем теле, когда она подходила слишком близко.
А она, будто и не замечая, какой жестокой пытке подвергает собственного брата, нежно ему улыбалась, невзначай касалась руки, дотрагивалась до груди или плеч. Открытые, говорящие о полном доверии жесты, дающие ему позволение на жизнь в ее ближайшем окружении. Знай только Сакура какие мысли все это рождало в его голове, какие картины рисовало в сознании, она, несомненно, бросилась бы прочь. Потому как в своих желаниях Руи был ненасытен, с жадностью ловя каждый ее жест, прислушиваясь к каждому звуку, ею издаваемому. Это было пыткой. Жестокой и не прекращающейся. Но вместе с тем такой сладостной, такой искушающей и запретной… И теперь все чаще и чаще он ощущал себя зверем в клетке, в которую забрался по собственной, доброй, глупой, прихотливой воле. Он стал пленником, рабом ее манящего силуэта, ее сладкого голоса, ее нежной кожи и длинных, шелковистых волос.
Он стал мразью… И каждый миг своей агонии он обвинял в этом Сакуру. Ее искрящийся взгляд, почти незаметную задумчивую полуулыбку. Обвинял и проклинал каждый шаг, который она делала ему навстречу, ведь он был безвозвратно проклят ею…
А Сакура, будто издевалась: манила, дразнила, но тут же отходила, снова и снова напоминая насколько является для него недоступной. Он же, даже не пытаясь сопротивляться, с радостью летел на ее пламя, не желая ни останавливаться, ни прекращать эту увлекательную и опасную игру, которая, возможно, мерещилась лишь ему одному.
Руи продолжал улыбаться, вести спокойные беседы и незаметно наблюдать, пожирать ее алчущим, голодным взглядом, представлять, как прижал бы ее к себе, уткнулся носом в пахучие волосы, впился пальцами в бархатистую кожу, оставляя на ней непозволительные отметины, как прижимался бы к ней, ощущал мягкость и податливость ее тела. И вновь закрывая глаза, силился оборвать эти заманчивые видения, удержать себя в руках, дабы не наброситься на нее, опрометчиво сидящую слишком близко, такую отчаянно желанную, такую прелестную, такую свою.
Это было безумной агонией, пожиравшей его сознание день ото дня, даже во сне, преследуемой жаркими, соблазнительными образами. Это было сработавшей ловушкой, в которую он попал по собственному желанию и из которой совершенно не желал выбираться.
С каждым новым днем, с каждым новым мгновением, Руи все более отчетливо понимал, каким монстром является, какое отвратительное чудовище из себя представляет. Ведь теперь он точно знал о том, что разрушит идиллию, которая окружает его сестру, попросту не сможет сдерживаться вечно, не захочет…
Этому не нашлось причины, этому нет объяснения, просто Сакура была тем, что он хотел более всего. Безумно желал узнать насколько мягка ее кожа, насколько податливо тело, насколько требовательны губы…
Потому что то, что Руи питал к ней, было ненормальным, слишком сильным и непреодолимым, чтобы этого избежать, было тем, что делало все его сопротивление бесполезным.
Руи Харуно был безнадежно болен. Он до безумия желал свою сестру.

@темы: солнце в ладонях

---

Рисунко

Дебильный сканер... убил все тени(( Пришлось их в фотожопе дорисовывать Т_Т

Зато Сакура, наконец, получилась такой, какой и должна быть Х) Да, понятия не имею, какая вожжа мне под хвост попала, чтобы нарисовать ее именно так Хх...

Ах да, еще кое-что... Это не совсем та рубашечка, но все равно - для тебя Никунц ^_^

Итак, внимание... Саскееееее-самаааааа

 

В оригинальном размере: http://s58.radikal.ru/i161/1008/69/6abb46e4cb63.jpg

@темы: арт

---

Ыыыы

---

Ешшо рисунка

Руи/Сакура

*ушла мучатся с моськой Саске*

полный размер

@темы: арт

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Клиника

Тащусь с этого сериала, особенно с некоторых диалогов или монологов, потому натырила сюда особенно понравившиеся, наслаждаемся ^_^

 

1.Эллиот: Я знаю, что ты думаешь...
Джей Ди: (мысленно: "твоя задница похожа на две обнимающиеся чипсины" Нет, не знаешь.

 

2.Лаверн: Все, что ни делается — к лучшему.
Кокс: Ты действительно пытаешься сказать сейчас, что Новый Орлеан, СПИД, мороженное без сахара, матери-наркоманки, Хью Джекмэн и рак — все это к лучшему? Извини, но я… Я на это не куплюсь.
Лаверн: «Ибо господь вершит дела по правде своей», римлянам 8.28.
Кокс: «Идиотизм». Перри Кокс 6.1… тирада 85 после ленча.

 

3.Кокс, Боб Келсо.
- Чего тебе, бобо?
- Я хотел попросить прощения
- Что ты сказал? o_0
- Я посоветовался с кардиологом и он сказал, что если бы ты не указал мне на повышенное давление, то все могло бы закончиться легким случаем… смерти.
- "Держаться, не злорадствовать".
- В общем, я твой должник
- "Мне нужно над кем-нибудь позлорадствовать, я не выдержу…"
(коматознику): Ну что, приятель, как твоя кома?
Фууух, гораздо лучше стало …

 

4.Господи Боже мой, я знаю столько способов тебе ответить:
нет, никогда, даже не думай, ни за что на свете, нет-нет-нет, ни к коем случае, ответ отрицательный, ответ жестоко отрицательный, нет, неаааа… и наконец мой любимый - человек, падающий с высокой скалы…внимание…нееееееееееееееет.

 

5.(Кокс про Эллиот) Что это за новая дурь?

 

6.- Если твои следующие два слова не будут "до свидания", то ты умрёшь долгой и мучительной смертью.

 

7.Кокс: Если я не вернусь через двадцать минут, не волнуйся: скорее всего, по пути домой я завернул к проституткам.
Джордан: Убедись, что это женщина.

 

8. - Новичок, ты можешь быть менее продуктивным только при одном условии: если ты сам превратишься в стену, к которой прислонился. Правда тогда ты станешь опорой для другого придурка, который будет прислоняться к тебе и думать о том, какой он придурок.

 

9. ДжейДи: Да ладно тебе, Эллиот, я в жизни не слышал, чтобы женщина так стонала.
Эллиот: Это точно, куда тебе...

 

10.ДжейДи: Доктор Кокс, вы же не хотите закончить с Джордан, как Рендольфы, которые друг другу ни одного слова не говорят? (Кокс мечтательно останавливается) Вы хотите, чтобы мы с вами были, как Рендольфы, да?
Кокс: Господи, да! Как я этого хочу!!

 

11.Эллиот: Уборщик, у тебя никогда так не было, чтобы ты смотрел на себя и мечтал стать совсем другим?
Уборщик: Нееее, я по жизни победитель!

 

12. - Дамочка, люди - не шоколадные конфеты. Знаете, кто люди? Люди - сволочи, облитые сволочизмом со сволочной начинкой, но они меня раздражают меньше, чем наивные оптимисты, которые отрыгивают солнечный свет.

 

13.У кого два больших пальца, и ему на все насрать? (указывает обоими пальцами на себя) Боб Келсо! И я с ним знаком.

 

14.Терк (Джей Ди): Привет, как дела?
Джей Ди: Привет, нормально. Только что узнал, что мои любимые чипсы приводят к поносу и… Ах да, я с тобой не разговариваю.
Кокс (Терку): Как тебе это удалось?
Джей Ди: Я не понимаю. Я просто пригласил тебя на ужин, а ты выставил меня полным идиотом.
Кокс: Я постоянно выставляю его идиотом.
Терк: Чего ты паришься так?
Джей Ди: Ты никогда не рассказываешь мне о своих чувствах.
Кокс: Черт! Я тоже не рассказываю тебе о своих чувствах!
Джей Ди: Я не с вами разговариваю!
Кокс: Наконец-то! Спасибо…

 

15.Кокс: Знаешь Боб, я тут думал обо всех тех случаях, когда ты мной манипулировал, и мне на память пришла одна детская басня о том, как бежали значит однажды на перегонки одна черепаха и один злобный главврач, которого все ненавидели.
Значит, этот злобный главврач, которого все ненавидели, всё время забегал вперёд черепахи и дразнил её. А под конец помнишь, что случилось, Боб? Наверняка помнишь, да: черепаха ухватила злобного главврача за щиколотку, повалила его на землю, а потом, вместе с другими черепахами, сожрала его заживо прямо на беговой дорожке! Душераздирающая история конечно, но детям нравится.
Келсо: жу-жу-жу...
Кокс: Вот сейчас не понял?
Келсо: А это пчелы жужжат у тебя в штанах. И, знаешь Перри, хоть мне и наплевать, но звук этот мне очень нравится.

 

16.Кокс: Меня раздражает твоя манера.
ДжейДи: Какая манера?..
Кокс: Разговаривать.
ДжейДи: Да что вы, это всего лишь...
Кокс: Вот видишь! Как ты сам от себя ещё не озверел?!

 

17.А я с ручкой умнее выгляжу. Ладно, пойду драить унитазы.

 

18. - Беременные женщины относятся к группе избранных, которым безумие прощается. К ним также относятся спортивные талисманы, метеорологи кабельных каналов и тот чудик, к которому приходят разные недоумки покрутить колесо и отгадать пару буковок.

 

19. - Итак, ты говоришь, что у тебя есть проблема, которая является всецело твоей проблемой, но ты хочешь найти способ сделать эту проблему моей проблемой, но проблема в том, новичок, что это не моя проблема.

 

20.Джей Ди: Моя философия - всегда говори правду и будешь неуязвим.
Кокс: Ты ведь с ней переспал? (спрашивает про Джордан)
Джей Ди (вслух): Конечно нет! (про себя) Философия сложная штука...

 

21.Келсо: Перри, мне надоело выслушивать жалобы пациентов на то, что вы их называете жиртрестами, тупицами, алкашами, лузерами, пузанами, пепельницами и бомжарами. Кстати, причем здесь бомжары?
Кокс: Я хотел сказать "обжоры", но во рту у меня был кусок торта..

 

22.Брак - это битва длиной в жизнь. Кроме того, нам, мужчинам, не выдали оружие.

 

23.Терк: Черт, что я сделал не так? Приподнес ей подарок на день рождения моей бывшей подруги? Назвал новую медсестру юной Карлой Эспинозой? Чёрт! Какой же я дурак! Или постриг ногти на её диванной подушке? Или я вчера опять не опустил сидение унитаза, и она отшибла задницу? Боже, как она согласилась выйти за меня замуж?

 

24.Кокс узнал, что ребенок Джордан и его ребенок тоже:
Джей Ди: Доктор Кокс...
Кокс: Новичок, если следующие два слова не будут "до свидания", то третьим словом будет: "О боже, о боже, мои яйца, мои яйца, вы ударили меня по яйцам ногой"!!!
Джей Ди: До свидания...

 

25.Пациентка: Я девственница.
Терк: Вы беременны.
Пациентка: Черт, опять!

 

26.Келсо: как поживают мои дорогие девочки? Отлично, значит слушайте…
Карла: Доктор Келсо, если вы пришли чтобы сказать: «как поживают мои девочки, а теперь послушайте неприятные новости», то предупреждаю - у меня плохое настроение, так что лучше вам придумать какой-нибудь глупый повод, развернуться и уйти.
Келсо: Дорогая моя, я не потерплю подобного обращения! И вообще вам повезло, что мне надо срочно навестить миссис Фистерафулер в шмедиатрии.

 

27.Тетка: Привет, милашка. Ой, сколько у тебя мячиков! Кстати, слишком много игрушек переутомляют ребенка, поэтому Брентли просит дать ему одну из них поиграть.
Кокс: Как забавно, Джек только что спросил, почему эта чокнутая мамаша, которая целый час садила одну сигарету за другой и трепалась по мобильнику, пока ее малыш ел песок, вдруг подваливает к совершенно незнакомым людям с советами по воспитанию.
Джордан: И еще он поблагодарил нас, за то что мы не назвали его Брентли.
(Тетка возмущенно уходит)
Кокс: Мы замечательная семья!

 

28.Ллойд: Может просто убьем его?
Уборщик: Нет это слишком просто, он только этого и ждет.

 

29.Это настолько шикарный момент, что я готов изменить предыдущему, жениться на этом, и нарожать еще много таких маленьких моментиков.

 

30.Терк (про ДжейДи и Эллиот): Вы сходились и расходились чаще, чем Росс и Рейчел из сериала "Друзья"!
ДжейДи: Я ни капельки не похож на Росса...
Кокс: Ну конечно нет, ты похож на Рейчел, она — Росс!

 

31.Келсо: Я получаю награду от медицинской ассоциации.
Кокс: Придурок года? Нет, ублюдок года! Нет, "парень,которого я так презираю, что готов заплатить кому-нибудь, чтобы они прикончили его и положили мне под кровать, чтобы я мог каждое утро сунуть ему пару раз в морду"... года!

 

32.Кокс (мысленно перебирая женские имена): Трейси, Кэти, Бетси, а вот, Бетси что-то новенькое
Кокс (ДжейДи): Послушай, Бетси!
ДжейДи: Сэр, вы называли меня Бэтси полгода назад.
Кокс: А мне плевать! (мысленно: "Черт!"

 

33.Карла: Самое ужасное, что я сейчас постоянно хочу секса, а мой муж на меня смотреть не может.
Терк: Ну если тебе так хочется, я могу зажмуриться и кааак тебе вставить!
Карла: Спасибо за самоотверженность…
Терк: Я же люблю тебя.

 

34.(О Даге): Он уже убил столько пациентов, что я начинаю думать, что он агент правительства!

 

35.Кокс: Я никому не скажу, что у меня родился ребенок.
Джей Ди: Вы же только что сказали Джордан, что расскажите.
Кокс: Да. Это называется враньё. А в браке это называется - поговорить.

 

36.(Тёрку) Интересно, когда ты говоришь, ты сам себя слышишь или так просто дрейфуешь в подсознании?!

 

37.Кокс: Слушайте, типа доктор, раз уж мы заговорили обо мне - моя беременная бывшая жена попросила меня съездить на пару дней в дом её матери, чтобы мы могли воссоединиться в качестве семьи.
Психотерапевт: Полагаю вы сказали ей, что б она шла в задницу?
Кокс: Как хорошо вы меня понимаете! Правда-правда!

 

38.Келсо: На самом-то деле ординаторы любят меня?
Кокс: Да они ненавидят тебя! Ненавидят от подков твоих копыт до острия твоих рогов.

 

39.Кокс: Джордан, после развода ты пришла забрать мое самоуважение? Спешу тебя огорчить. Я отдал его твоей маме, когда она умоляла меня жениться на тебе.
Джордан: Да все равно для него не нашлось бы места в ящике с боевыми трофеями. Там лежат твои яйца.

 

40.Джордан (беременная): Я хочу, чтобы ты зашёл в видеомагазин и купил любой фильм с Виго... чего-то там... Сеном. Я хочу минералку без газа, сало в шоколаде, сыр с перцем и фотографию помидорного куста, который я сажала прошлой весной. Вдруг на нём улитки. А если встретишь соседку Лену с нижнего этажа, закати глаза и скажи: «Шлюха». Вроде как не ей, но чтобы она услышала. И будь дома в половине седьмого, потому что тебе придется купать Джека, перед тем, как начнешь готовить мой ужин.
Кокс: Слушай, но у меня не останется времени для самоубийства!
Джордан: Не мои проблемы!

 

41.Кокс: Потому что мне плевать на пациентов в коме и стажеров, я могу на них плевать потому что о них заботишься ты, вот скажи мне когда ты в последний раз бросила пациента???
Карла: Он уже год в коме!! Он БАНАН!!
Кокс: Во-первых, он не банан, он картошка... во-вторых, так обычно я говорю, а не ты(

 

42.Келсо: Ахтунг! Нина Бродерик в клинике!
Тед: МЫ ВСЕ УМРЕМ!!!

 

43.Джордан: Я ваш новый друг, смиритесь.

@темы: цитаты, (с)тырено