Название: Солнце в ладонях
Автор: Миорай
Бета: Koshka~
Жанр: romance, het, au, incest, angst.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Размещение: НЕЛЬЗЯ!
От автора: что ж, это вышло несколько дольше, чем я могла предположить, но у меня есть шикарная отмазка - так сошлись звезды ._. мне очень стыдно, честное слово Т_Т
Однако, новая глава, наконец, готова и я несказанно рада этому факту. Глава была действительно сложной, сколь бы мне не нравилось над ней работать, возможно, кому-то она покажется перегруженной, другому - не полной. Но получилось все так, как получилось, надеюсь, что она найдет отклики в сердцах читателей) И да - выход следующий главы планируется к 4-5 числам следующего месяца. Не так уж и долго, верно? :З
~ IX Выбор ~
Ей снились сны. Неясные, тягучие, завораживающие. Она чувствовала то парящую легкость, то стальную тяжесть, тянущую куда-то глубоко вниз, в самые недра непонятных видений. Она знала, что спит, но никак не могла скинуть с себя этот липкий морок. Призраки скрытых желаний надежно оплели каждый сон, в который она со страхом погружалась. Ускользающее от понимания сонное марево жалило, волновало, порой ужасало и угнетало. Она металась в объятиях кошмаров из-за сжигающей ее лихорадки и моря неправдоподобных иллюзий, которое уносило ее все дальше в глубины подсознания. В какой-то момент пришло четкое понимание: она сошла с ума, она останется здесь навсегда. Ее разрывало на части, склеивало обратно в совершенно хаотичном порядке, разрывало опять и все повторялось заново, снова и снова…
Было глубоко за полночь, когда Сакура откинула с головы дышащее жаром одеяло и глотнула прохлады. С усилием попыталась отдышаться и утереть выступившую на лбу испарину. Яркие пока еще сновидения отпускали с неохотой, как и колкая дрожь, разросшаяся по телу и отразившаяся в ступнях онемением. Простыни были влажными и непоправимо смятыми. Она почти машинально прикоснулась ко лбу тыльной стороной ладони – он пылал, как и все ее лицо.
Сакура приподнялась с подушек со всей осторожностью, на которую была способна, и, почувствовав липкий холод, накинула на плечи покрывало. Все тело нестерпимо ломило, особенно яростно терзало щеку. Аккуратно, держась за стены, побрела вниз, на кухню, где лежало обезболивающее. Она и так приняла уже слишком много, но терпеть нарастающую боль сейчас было выше ее сил. Сакура знала, что мама хранила все таблетки в верхнем шкафчике над раковиной, достать которые при нормальном самочувствии было легче легкого. Но не в ее состоянии. Даже для того, чтобы поднять руку, приходилось морщиться от стреляющей рези в ребрах, что делало поставленную задачу едва ли выполнимой. Но она старалась: со всем упрямством, на которое была способна, перебарывая боль, все-таки оттягивала неимоверно тяжелую дверцу шкафчика в сторону. Еще немного и тугое сопротивление пружин отпустит и дверца отъедет сама. Чуть-чуть…
- Что ты делаешь?
От неожиданности, Сакура вздрогнула всем телом и дернула руку в сторону – шкафчик захлопнулся.
- Таблетки…
Она не совсем понимала, почему этот вопрос настолько смутил ее, и от осознания того, что ей пришлось красться сюда, словно воришке, злилась вдвойне. На себя, что не способна немного потерпеть, или на него, за то, что поймал ее?
Сакура услышала тихие шаги Руи за спиной, пока он приближался и встал аккурат позади – она не стала оборачиваться, чтобы удостовериться насколько он близко.
- Тебе сейчас нельзя перенапрягаться. Если тебе что-то нужно - попроси меня.
Его голос был тих и кроток. В своей суровости нежен настолько, что мурашки пробегали по коже.
- Прости, не хотела беспокоить тебя.
Тяжелый вздох погладил затылок.
- Ты не беспокоишь меня такими вещами.
Она почувствовала, что брат встал еще ближе: спиной сквозь собственную рубашку и тонкое покрывало почувствовала тепло его тела. А Руи, будто и не догадываясь, что делает что-то двусмысленное, оперся по обе стороны от нее на столешницу руками.
Это пугало, настораживало, стесняло. Это будоражило, волновало, смущало.
- Я рад, что могу хоть чем-то помочь тебе. Так что не переживай по пустякам.
Пришлось замереть, чтобы случайно не дотронуться лопатками до его груди, но из-за ноющей боли в ребрах, сделать это было гораздо сложнее.
- Я думала, ты будешь злиться на меня.
- Так и есть. Злюсь.
Дыхание участилось, а вдохи стали короче. Сакура повернула голову вбок, различая только контуры его лица. Почувствовав неожиданную тяжесть сзади, она вздрогнула: Руи уткнулся лбом ей в шею и спрятал лицо в спутанных волосах, еще влажных после ночных кошмаров.
- Ты в порядке? Плохо спишь?
Не хотелось отвечать. Еще немного, она позволит себе этот мимолетный момент близости еще немного. Такая забота была непривычной и странной, но оттого еще более волнующей. Любое стеснение меркло в лучах теплоты и уюта, которые она ощущала рядом с ним. Несколько минут они стояли так совершенно неподвижные и ловили отражения ударов сердец друг друга.
- Сакура?
- Ты стоишь слишком близко.
- Я знаю. Прости.
- Все в порядке, – кончики ее разбитых губ приподнялись в легкой улыбке, когда она нехотя обернулась – Руи пришлось отступить всего на полшага.
- Сакура?..
Неловкая тишина окутала кухню.
Она поняла, о чем он собирался спросить, и поняла, почему этот невысказанный вопрос так и повис в воздухе.
- Не сейчас, пожалуйста.
Это смутило. Сакура чуть надавила ладонями ему на грудь, заставляя отойти и выпустить ее из кольца рук.
- Когда? Прошло уже три дня, - грусть и нетерпение скользили в его хриплом голосе, из-за чего в ее собственной груди зародилось неприятное щемящее чувство.
Руи смотрел на нее неотрывно, в его темных глазах отражались блики света от уличного фонаря. Казалось, что изнутри пробивался болезненный свет, и этот свет был пугающим.
- Мне нужно подумать…
На мгновение показалось, что этот ответ разозлил его, хотя появившаяся морщинка на переносице быстро разгладилась, и он с видимым усилием отвернулся.
- Как бы долго ты не думала, сколько бы не решала – это ни к чему не приведет. Ты ведь и сама об этом знаешь.
- Я знаю, - глухо прошептала Сакура, склоняя голову и позволяя волосам хотя бы немного скрыть лицо.
- Просто скажи мне, чего ты хочешь?
- Не знаю…
- Чего ты хочешь?
- Не знаю.
- Чего ты хочешь?
- Не знаю! – зло выкрикнула Сакура, раскрасневшись из-за обиды и такого откровенного давления. – Я не знаю, что мне делать и о чем думать. Это совершенно неприемлемо. Я не понимаю, я ничего не понимаю! Что ты хочешь от меня услышать?
Она дышала часто и с тихим присвистом, и, кажется, из-за напряжения ей снова было больно, но Сакура не сдвинулась с места, пристально глядя на брата исподлобья.
По лицу Руи больше нельзя было понять, о чем он думал. Оно приобрело несвойственную ему холодность и суровость, губы плотно сжались, а брови сошлись на переносице. Даже его поза казалась неестественно напряженной, словно он был готов рвануть с места в эту же секунду. Но он продолжал неподвижно стоять, ждать.
- Руи…
Она не знала, что должна была сказать или сделать, чтобы успокоить, сгладить этот неловкий и неуместный момент. По правде говоря, Сакура не думала об этом до этой минуты, заставляла себя не думать, хотя при каждом взгляде на брата вспоминала о том поцелуе, и щеки ее вновь начинали пылать. Она позволяла себе откладывать этот разговор, а Руи не настаивал. До этого момента. Но что она могла поделать? Как можно найти выход из этого положения за такой короткий срок, когда она не имела ни малейшего понятия, о чем вообще думать?
- Ты, должно быть, не понимаешь, как это тяжело…
Плечи его поникли, а взгляд стал рассеянным. Руи медленно опустился на кафельный пол и сел, опершись о дверцу нижнего шкафчика.
Почему дошло до этого? Сакура всего лишь спустилась за таблетками.
Пусть не полностью, но она понимала, насколько это трудно – признаться в своем влечении к собственной сестре. Тяжело и, должно быть, больно оттого, что он наперед знал, по какому сценарию все пойдет. Мучиться от нерешительности и боязни сделать что-то не так, сдерживать свои порывы. Наверное, ему было невыносимо постоянно находиться рядом с ней эти дни, заботиться и оберегать, не позволяя себе ничего лишнего, чтобы не задеть, не обидеть и не сделать больно.
Сейчас Сакура поняла, как неправильно и эгоистично себя вела, каждый раз подпуская его чуть ближе, чем дозволено, и в ту же минуту снова отталкивая. Злость на себя, на всю эту ситуацию не позволяла ей успокоиться. Не имея возможности как-то перебороть этот запал, она все же произнесла:
- Почему бы тебе не дать мне самой решать, что и когда я должна отвечать? Сейчас ты не в праве принуждать меня к чему-либо. Потому просто оставь меня в покое.
Руи снова взглянул на нее - изумление и неверие отражалось в его глазах. Но он ничего не ответил, потупив взгляд, а его лицо приняло задумчивое и растерянное выражение.
Она поняла, что зашла далеко, но ничего не могла с этим поделать, хотя произнесенные слова полностью отражали ее мысли, пусть Руи это совсем и не понравилось.
Придерживаясь за ноющий бок, Сакура развернулась и поплелась в свою комнату. Она не могла позволить желанию утешить Руи взять верх и свести на нет все сказанное ранее. Ей нужно было время, и теперь этого времени будет предостаточно.
Прошло два дня, два дня тишины и немого ожидания. Невыносимая неопределенность черным саваном накрыла дом и саму Сакуру, позволяя сомнениям и тревоге капля за каплей поглощать ее сознание. Так проходили часы, пока она недвижимая лежала на кровати, пока осторожно и недостаточно уверенно бродила по дому, желая, чтобы следы побоев, наконец, исчезли, пока спала и видела тревожные сны. Иногда ей казалось, что она превратилась в тень и, подобно не упокоенному духу, надеялась на чудесное освобождение из ловушки, в которую угодила. Но чудо не происходило, волнения никуда не исчезали. Да, это противное чувство, когда в груди что-то болезненно сжимается и давит, мешает нормально вздохнуть. Чувство, когда все происходит вовсе не так, как надо, как запланировано, когда все выходит из-под контроля, и теряется то четкое ощущение реальности, за которое всегда незаметно цепляешься. Чувство, когда не можешь справиться с собственными эмоциями, когда не знаешь какое направление задать своим мыслям.
А есть ли верная дорога, верный выбор? Что если их не существует? Что, если, избрав одно, неминуемо потеряешь остальное? Почему не существует легких проторенных дорог и ясных и четких ответов? Возможно, они никогда и не существовали? Что мне делать? Что ответить? Как поступить?
Что мне делать?
Что мне делать?
Что мне делать?..
Эти вопросы продолжали беспрерывно жужжать в голове, не давая продохнуть ни секунды. Казалось, вот найден ответ на один из вопросов, как тут же его место сменяет другой не менее сложный и смущающий. Но рано или поздно всегда приходит усталость и апатия, когда уже не интересуют последствия собственных решений и не волнует то подвешенное состояние, в котором приходится находиться. В какой-то момент все это уходит на второй план, делая жизнь в эти минуты чуточку легче.
Он разговаривал с ней. По крайней мере, пытался. За эти два дня им несчетное количество раз был задан вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» – и ни разу не получен ответ, лишь безликий кивок и взгляд в пустоту, будто она отрицала само существование своего брата и всех тех неудобств, через которые ей приходится проходить. Поначалу он злился, его раздражало, что Сакура не способна четко сказать «да» или «нет». Это ведь так чертовски просто! Но она продолжала колебаться и отгораживаться, возводя невидимую глазу, но ощутимую стену. Потом пришла обида, детская наивная обида, что его банально перестали замечать. Смущаться, злиться, ненавидеть, презирать – все это куда лучше полного игнорирования. Это больно и неприятно. От этого гадко, но он не жалел ни о едином сказанном ей слове. Руи знал насколько это эгоистично, но не чувствовал сожаления, наоборот, что-то глубоко внутри ликовало и радовалось. Ведь, если он чего-то хочет, то не отступит так просто, никогда не отступал.
А затем пришло удручающее понимание, что Сакура боится его. Пусть неосознанно, пусть беспричинно, но теперь она отсаживалась за обеденным столом, чтобы быть дальше; если они встречались в коридоре – огибала по большей дуге, нежели было нужно, избегала смотреть ему прямо в глаза и не позволяла прикасаться к себе. Поначалу Руи даже не обращал на это внимание, пока не попытался потрогать ее лоб – слишком болезненно сверкали ее глаза и горели щеки – тогда Сакура шлепнула его по ладони, совершенно не ведая, что делает. Он все еще помнил ее расширившиеся от изумления глаза, когда она поняла, что сделала. Самое удивительное – сестра тогда жутко разозлилась.
Она не поправлялась, наоборот, ее самочувствие с каждым днем становилось все хуже, а сама Сакура мрачнее. Температура сжигала ее каждый день – вызванный на дом врач прописал жаропонижающее, но больше ничем помочь не смог, потому что другие признаки болезни отсутствовали. Нельзя было допустить, чтобы это ее лихорадочное состояние продолжалось и дальше.
Неделя пролетела совершенно незаметно. Руи уходил рано утром и возвращался только ближе к ночи. Неслышимый и невидимый ею, возможно, так он пытался помочь самой Сакуре. А она не засыпала до тех пор, пока не услышит едва различимые тихие шаги из приоткрытой двери. Она знала, что перед тем, как зайти к себе, Руи замирает на пару минут, должно быть, прислушивается к ее дыханию, и уходит к себе. Почему-то от этой мелочи становилось тепло и приятно. Сакуре казалось, будто она понимает, почему брат так надолго оставляет ее одну в последнее время.
Ей действительно необходимо было одиночество, чтобы немного подумать, ведь в присутствии Руи все здравые мысли по какой-то причине улетучивались, и она не могла думать ни о чем, кроме как о жаре, охватившем ее всю. Лихорадочный он был или же другой природы – было не так важно. Важно лишь то, что она неимоверно злилась на себя и на него тоже. Все было так хорошо! Зачем он все испортил? Ведь то, что они смогли обрести за то недолгое время, что пробыли вместе, было прекрасным. Сакуре никогда не хотелось ничего большего, но сейчас, когда перед ней поставили выбор, она понятия не имела, что с этим делать. Более того, так странно теперь было находиться с ним под одной крышей, с ним – кого не остановят социальные условности и принятые рамки приличия.
Нет, Сакуре не было страшно, она не переживала, что Руи может сорваться с цепи и как-то навредить ей, просто толика беспокойства потихоньку закралась в ее разум и не давала волю сердцу. Все изменилось слишком быстро. Слишком быстро в их отношения закрались холодность и отчуждение, а доверие исчезло без следа. По крайней мере, именно это ощущала Сакура, по каким-то странным причинам считая, что именно это и должна ощущать. Разве это было честно и справедливо? Кого вообще волнуют подобные понятия, когда ты с головой окунаешься в омут?
Тогда Сакура впервые попыталась взглянуть на Руи с другой стороны. Попыталась представить себя девушкой, которая имеет право интересоваться им, которая имеет право прикоснуться к его широкой груди, кончиками пальцев ощутить горячую кожу и кубики пресса под ней. Дотронуться до его, казалось, стального тела, сжать своей рукой его теплую, не такую мягкую как у нее, ладонь. Зарыться пальцами в мягкие волосы, пахнущие хвоей.
И все же, это было странно. Сакура старательно отгоняла от себя подобные помыслы, не без усилия игнорируя странное тепло, разливающееся по телу от таких мыслей. Это только жар. Он ее брат. Ничто и никогда не изменит этого факта.
Синяки на теле начали постепенно исчезать, болезненные отклики в теле – пропадать. Но чувство тревоги и жар никак не отпускали, ведь только в таком состоянии Сакура не могла думать, только так она забывалась снами, которые были ничуть не спокойнее бодрствования. Непонятные символы появлялись и исчезали, казалось, в одно мгновение, странные образы и видения захватывали, но и пугали одновременно. Проснувшись, она никогда не могла вспомнить, что именно ей снилось, лишь неприятный осадок, пронесенный сквозь многочасовой сон, не сглаженный и не забытый.
То утро было особенным. Даже неясная утренняя серость, облепившая комнату, походила на необычного мистического зверя, нашедшего приют в небольшой девичьей комнате. Тени были чуточку ярче, чем обычно, а тишина – уютнее и гармоничнее. Тепло, ранее снедаемое промозглым холодом, теперь приятно обволакивало тело. Дышалось легко и свободно, будто Сакура, наконец, очнулась от многомесячной спячки, и дни, проведенные в глупом волнении, теперь казались далекими и эфемерными. Она не могла дать этому внятное объяснение, хотя четко ощущала, что что-то происходит, что-то странное, неведомое.
В то утро она проснулась со сладостным предвкушением чего-то небывалого и волнующего. Сакура запомнила, что ей снилось. То видение, будто живое воспоминание, до сих пор стояло перед глазами и будоражило разум. Она дышала глубоко и чуточку неровно, что все равно не позволило ей отпустить то ощущение касания, небывало яркое и поразительно настоящее, все еще обжигающее кончики пальцев. И легкое удивление, когда она, еще до конца не проснувшись, потянулась руками, но ничего не нашла, только пустоту. Несколько раз сжать ладони, удостовериться, что видела всего лишь сон, иллюзию. Но ощущение теплой кожи под пальцами не проходило, лишь усиливалось от ее тщетных попыток убедить себя в том, что это всего-навсего заблуждение, мираж. Даже чуть ускоренное сердцебиение возвращалось в норму неохотно, как она совершенно неохотно отпускала захвативший ее образ.
Сакура тряхнула головой, пытаясь скинуть с себя морок этого необычно яркого наваждения. Это было почти реально. И дрожь, что она тогда ощущала, и сомнения, гонимые палящим жаром, и жадность до прикосновений, и пылкость вожделения, осознание которого потрясло ее саму, даже невесомая чужая тяжесть, въевшаяся в ее тело. Отчаянно пытаясь прогнать мысли о том, кто пробудил в ней столько доселе дремавших ощущений - лицо и губы, всего в нескольких сантиметрах от ее, руки, ласкающие тело, запах - она лишь распаляла в себе ту чувственность, что никогда не выпускала наружу, и желание познать все это становилось практически невыносимым.
То утро, пока таинственные матовые сумерки не сменились по-зимнему тусклыми солнечными лучами, Сакура провела на кухне в полном одиночестве именно на том месте, где раньше сидел ее брат. Несмелый свет далекой жаркой звезды мягко ласкал кожу рук и коленей, даря ощущение беспечности и уюта. Казалось, так можно продолжать сидеть долгие годы, не позволяя ни одной волнующей мысли тайком проскользнуть в безмятежное сознание.
Даже когда он присел напротив нее и задал какой-то вопрос – как знакомо движение этих губ и их мягкость, которую ощутят подушечки пальцев, если прикоснуться – даже когда его ладонь потянулась к ее щеке и нежно погладила – такое трепетное прикосновение – даже тогда умиротворенность и некоторая задумчивость не покинули Сакуру. Это столь непривычное состояние прострации, когда невозможно связать хаос медленно плывущих мыслей, напугало бы, если бы страх мог пробиться сквозь стену глубокого расслабления.
И тогда она, направляемая слепым зовом интуиции и странными желаниями, потянулась к нему, к его напряженным плечам, к запаху шампуня на еще влажных волосах, прильнула как можно ближе, касаясь мягкой щекой его теплой шеи.
- Сакура?
Должно быть, она промычала что-то неясное в ответ, потому как ее подхватили крепкие руки – Руи прижал ее к себе сильнее, мягче, нежнее. Сколько всего ему хотелось бы показать одними руками, сказать одними губами, выразить собственным телом. Но…
Пусть не однозначное согласие, но это было сдвигом, было началом, началом чего бы то ни было, ведь она смогла, наконец, принять его.
- Это тебе.
Руи протянул сестре небольшой сверток, все еще жмурясь от утренних лучей солнца, совершенно мешавших беззастенчиво дремать за обеденным столом.
- Что это?
Сакура пыталась расчесать вконец спутанные волосы пальцами, но в который раз потерпев сокрушительную неудачу, с любопытством глянула на брата.
- Подарок, - он беспечно пожал плечами. – Я подумал, что тебе понравится.
От одного только вида внимательной Сакуры, со всей ответственностью подошедшей к вскрытию маленькой бархатной коробочки, повязанной лентой, и от усердия чуть вытянувшей пухловатые губы, хотелось улыбнуться. Даже эта малость стоила всех потраченных усилий на подбор и покупку подарка.
- Хм…
- Не нравится?
- Бабочка?
Младшая Харуно бережно потянула за цепочку и вытащила на свет маленькую, искусно выполненную серебряную бабочку с крошечным розовым гранатом на брюшке.
- Символ перемен.
Руи, продолжая лежать на одной руке, второй потянулся к сестре и коснулся ее щеки. От этого прикосновения Сакура вздрогнула, но не отстранилась.
- Спасибо. Мне нравится, - легкая, задумчивая полуулыбка украсила ее лицо, преобразив измученную болезнью девушку в совершенно новое существо – нежное, чуточку наивное, прекрасное.
Должно быть, это и было тем, что часто искал Руи у себя дома, искал бессчетное количество раз, хотя нашел только сейчас здесь, в этом небольшом уютном доме, рядом с девушкой, к которой не имеет права прикасаться.
Она поправлялась. Улыбалась куда чаще, чем обычно, с удовольствием проводила с ним время, постоянно находилась рядом, не боялась, не отталкивала, но и не подпускала. Пусть так. Пока Руи было достаточно одного ее присутствия рядом, улыбок, подаренных только ему, неуклюжих объятий, выражающих все полноту ее признательности и сестринской нежности. Сантиметр за сантиметром он сократит расстояние между ними, крупица за крупицей он станет полноправной частью ее мира. И тогда он покажет всю силу съедающей его тоски и желания удержать руку на ее щеке как можно дольше. Заставит позабыть о беззаботной шутливой атмосфере, царящей между ними. Заставит ее гореть так же, как и он.
На этот раз в клубе было темно, шумно и очень многолюдно. Приглушенные неоновые фонари пестрили разнообразными цветами, незаметно сменявшими друг друга, яркими пятнами высвечивали улыбающиеся лица танцовщиц и радостно галдящей публики. Небывалое ощущение подъема бурлило в каждой клеточке тела, подгоняя последовать за зовом ритмичной мелодии, под которую так зазывно и маняще изгибались девушки. Программа давно закончилась, теперь посетителям предоставили возможность полностью сбросить весь стресс, накопившийся за неделю, посредством неуемного, хаотичного, дикого танца, не участвовать в котором было невозможно. Не смогла этого сделать и Сакура, без промедления ворвавшаяся в поток безудержной радости и веселья, полностью ощущая наконец здоровое, беспрекословно подчиняющееся тело. Витающие в воздухе запахи кальяна и благовоний кружили голову, заставляли забываться в ритме нескончаемой мелодии.
Сакура сияла, была настолько яркой в собственной жизнерадостной непосредственности, что этот свет поневоле хотелось спрятать туда, где больше никто его не увидит. Так думал Руи, стоящий чуть поодаль и наблюдающий за восторженной сестрой, освобожденной от почти месячного заключения дома, вкушающей плоды свободы движений и внезапно проснувшегося азарта. Неумную радость сестры он не разделял, только постоянно наблюдал, чтобы никто и ничто не подобралось к ней слишком близко. Его наблюдению не мешали даже часто подходившие с просьбой станцевать девушки, ведь выступление его группы сегодня было ключом программы – угрюмый, насупленный вид, скрещенные на груди руки и наигранно-скучающее выражение лица в конечном итоге отгоняли каждую из них. Даже пытающаяся отвлечь его Тен-Тен потерпела неудачу и, помассировав виски, ушла к одноклассникам, распивающим спиртное за большим, скрытым от посторонних глаз клубным столиком. Вскоре усталость, притаившаяся во все еще ослабленном теле, дала о себе знать - с глубоким вздохом сожаления и капелькой истинного удовлетворения Сакура выбралась из потока танцевального веселья. По ее мнению, Руи был чересчур задумчивым и сосредоточенным для успешно выступившего солиста, но расшевелить его и заставить хотя бы танцевать было пока задачей непосильной.
- Что-то не так?
Слишком громкая музыка мешала общению, потому смысл ее слов приходилось улавливать по движению губ. Он несколько напряженно улыбнулся и кивнул. Она была так близко, ее глаза блестели неподдельным счастьем, раскрасневшиеся щеки сменили нездоровую бледность, а немного растрепавшиеся волосы, укрывшие оголенные плечи, делали Сакуру совершенно очаровательной. Желание обнять ее сейчас практически затуманило рассудок, и еще секунда, мгновение, и он воплотит его в жизнь, прижмет глупую, жестокую, постоянно отталкивающую его сестру к себе как можно крепче и не отпустит, чтобы потом не произошло.
Товарищи по группе подошли как раз в то мгновение, когда Руи готов был сорваться. Пытаясь перекричать гул басов, они наперебой расспрашивали Сакуру буквально обо всем, ведь вредный и противный Руи только сейчас представил им свою очаровательную и любознательную сестру. Зачастую, не расслышав вопроса, она тут же задавала свой и задорно улыбалась почти всегда забавному ответу. Она смеялась, когда ее подразнивали, и подразнивала в ответ. Казалось, что общение с людьми почти на пять лет старше нее самой доставляло ей неимоверное удовольствие.
Это раздражало.
Это бесило.
- Пойдем.
Сакура наверняка не расслышала его слов, когда Руи бесцеремонно схватил ее за руку и с каменным лицом повел прочь из главного зала, слишком шумного и многолюдного для общения. Он бережно, но довольно крепко сжимал ее ладонь, проталкиваясь сквозь беснующуюся под музыку толпу. Не отпустил ее до тех пор, пока они не добрались до подсобных сообщений, выделенных специально для выступающих групп. Сейчас там было совершенно пусто и темно, лишь небольшая полоска тусклого света пробивалась сквозь приоткрытую дверь вместе с ритмичными басами и людским гамом.
- Что такое? – неподдельный интерес и непонимание блестели в чуточку затуманенном взгляде Сакуры, над лицом которой почти вплотную склонился Руи. Его глаза были темны, как самая темная безлунная ночь, а сбившееся дыхание щекотало кожу. Он зажал ее между полупустым столом и собой, лишая возможности сбежать, почти ощущал ее неуверенность, смятение и все-таки любопытство.
Руи не отвечал. Просто молчаливо и пристально смотрел ей в глаза. Сакура не замечала раньше эту маленькую и аккуратную родинку у него возле виска, не замечала, сколь искусаны его губы, не замечала, что слишком отросшая челка щекочет его подбородок, а когда его брови сдвинуты, как сейчас – глубокую морщинку. Ведь еще никогда он не приближался так близко и не смотрел на нее столь долго.
- Руи? – полувопросительно с придыханием протянула Сакура, когда брат заключил ее в крепкие, порывистые объятия, спрятал лицо в изгибе шеи и вдохнул сладостно-пряный аромат.
- Я люблю тебя, - шепнул он, задевая губами нежную кожу, - люблю… - он уже покрывал кроткими, почти невесомыми поцелуями ее ключицы.
- Ру-и… - Сакура поняла, что не способна внятно говорить, когда ощутила настойчивые, нежно ласкающие ладони на открытой пояснице.
Его частое горячее дыхание прожигало кожу, объятия становились все крепче, не давая возможности даже пошевелиться – только сейчас она поняла, насколько ее брат силен и как в действительности широки его плечи. Сейчас, рядом с Руи, она впервые ощутила себя маленьким, беспомощным зверьком.
- Руи! – это прозвучало неимоверно жалобно, но брат, казалось, даже не расслышал этой постыдной мольбы в ее голосе. Горло, как и все тело, охватила непонятная, пугающая дрожь, руки немного тряслись, дыхание стало сбивчивым и неравномерным.
А он, не отрываясь от нее ни на секунду, извиняющимся тоном шепнул на ухо:
- Прости, я не могу остановиться…
И вот он мягко кусает нежную мочку, целует чувствительное место за ушком, прижимает к своей груди. Не отпустит. Ни за что теперь не отпустит. Как же сладостен этот аромат, как неимоверно приятно тепло, как завораживающе притягательны мягкость и округлость ее тела! Все же дух эйфории и вседозволенности, царящей в клубе, в итоге вскружил ему голову, а тело моментально откликнулось на эту запретную близость, становясь неимоверно тяжелым.
- Нет… - все также испуганно шепчет Сакура, совершенно растерянная из-за подобных его действий. Она знает, что глаза ее сейчас расширены от страха, знает, что подступивший к горлу спазм, уже увлажнивший глаза, вырвется истерикой и рыданиями.
А Руи, будто почувствовав, что переступил невидимую, запретную границу ее доверия, на мгновение остановился, прижался своей пылающей щекой к ее – влажной и холодной. Он не сможет, как бы ни желал, не сможет остановиться, ведь он уже вкусил тот запретный плод, который мучил его месяцами. Не сможет. Не захочет.
- Малыш…
На миг он встретился глазами с ее перепуганным взглядом. Чтобы она смогла уловить ту всепроникающую и всепоглощающую нежность, которая совершенно лишила его рассудка. Чтобы его пылающие губы, наконец, нашли ее, чтобы он смог почувствовать их соленый привкус. Он немного подтянул ее, заставив сесть на стол и потерять твердую опору под ногами.
- Нет… Не надо… - все продолжала произносить Сакура, когда он отрывался от нее, чтобы вдохнуть воздуха. Поначалу она отворачивалась, пыталась сопротивляться, злилась. Но он слишком долго стремился к ней, к ее губам, к ее телу, чтобы позволить ей уйти. Руи все еще стремился к ней, такой неподатливой, обиженной, оскорбленной, но такой неимоверно своей.
А она отвергала и отвергала его, каждый раз шептала «нет», даже когда перестала желать, чтобы он остановился, чтобы отпустил или убрал руки с ее лопаток. Все продолжала шептать, даже когда прекратила сопротивляться и начала принимать его поцелуи, становившиеся все требовательнее, напористее, глубже. Даже когда сама начала прижиматься к нему и обняла его за спину. Сакура все еще шептала «нет», даже когда поднимающийся с низа живота жар начал лишать трезвости рассудка, когда из-за хаотичных и жадных ласк ее стало лихорадить.
Ей все-таки удалось лишь на пару сантиметров оттолкнуть Руи, посмотреть в его затуманенные глаза, провести пальцем по влажным, припухшим губам. Он дрожал от нетерпения и страха, что сейчас Сакура снова оттолкнет его, безоговорочно и бесповоротно, что навсегда изгонит из своей жизни. Одно лишь это мгновение показалось ему ужасающей вечностью, когда она нетерпеливо приникла к его полураскрытым в немом вопросе губам, зарылась пальцами в почти мокрые от духоты комнаты волосы, со всех своих сил сжала бедра своими коленями, с толикой замешательства и удовлетворения, почувствовала сквозь джинсы сколь сильно напряжена его плоть.
Безостановочный поток ее слез давно увлажнил и его щеки, она продолжала плакать, но теперь сама не могла оторваться от губ брата, таких сладостно-терзающих, таких опасно-притягательных. А Руи давно задрал ее кофточку и наслаждался бархатистостью ее кожи на спине, плечах, талии, бедрах, до которых мешал добраться тугой ремень. Она всем телом ощущала бешеный ритм его сердца, которому вторил ее собственный. В ушах начало звенеть, все остальные звуки, кроме его дыхания рядом, померкли, почти исчезли. Сакура не понимала, где находится, не понимала, что творит, ощущала только тепло скользящих по спине рук, трепет и восторг, разрывающие ее изнутри. Самозабвенно вкушала чувство опасности, нетерпения и страстного желания. И вот пальцы Руи, поддразнивая, скользят по пояснице, оттягивают ремень, ныряют под брюки, порывисто сжимают ягодицы. Будто издалека Сакура услышала собственный хриплый стон и, вынужденная разорвать поцелуй, прижалась лбом к его шее.
Совершенно случайно она, одурманенная и потерянная, скользнула взглядом, привыкшим к темноте, по комнате. И то, что она заметила, заставило ее внутренне похолодеть и сжаться.
Темные ониксовые глаза, казалось, способные прожечь насквозь, внимательно за ней наблюдали, оценивали и делали вывод. Неподвижно сидящий в кресле человек, за все время, что они были здесь, ни разу не сменил позу и не пошевелился, до этого момента был совершенно незаметен. Он ухмыльнулся. Своей привычной отстраненно-насмешливой улыбкой, такой ненавистной и презренной сейчас.
Весь внутренний жар, заставивший щеки Сакуры непривычно алеть, моментально стих, оставляя после себя лишь пустошь неверия и страха. Ее сковал липкий озноб, по телу прокатилась неприятная, колкая дрожь. Саске поднимался неторопливо, выражение его лица больше не выказывало какого-либо интереса, становясь несколько отстраненным. Будто это вовсе не он сейчас поймал двух людей на чем-то недопустимом и постыдном.
Всю дорогу к выходу он неотрывно смотрел на нее, на Сакуру, страстно сжимаемую собственным братом, собственной плотью и кровью. Этот ледяной взгляд – полный отчуждения? отвращения? осуждения? – прожигал ее насквозь. Но вдруг, у самого выхода, когда Саске остановился и едва повернул голову в ее сторону, что-то изменилось. Что-то на его лице… нечто такое знакомое и в то же время совершенно неуловимое, будто предостережение… Нет. Ей всего лишь показалось. Саске улыбался. Улыбался одной из своих самых ядовитых и полубезумных улыбок, пока неоновая темнота коридора не поглотила его фигуру.
Сейчас ей стало действительно страшно. Сакура, наконец, осознала, что натворила, и последствия этого осознания теперь разрывали ее внутренности на части.
Она настойчиво оттолкнула Руи, не позволяя полумраку комнаты больше вводить ее в заблуждение. Теперь в ее глазах не было и намека на удовольствие, только страх, боль и стыд. Сакура неимоверно стыдилась того, что сделала, что позволила с собой сделать. Но больше всего стыдилась того, что ей это действительно понравилось. Она соскочила со стола и, игнорируя вопросы Руи, опрометью бросилась бежать из этой душной, опасной комнаты, из этого проклятого места, туда, на свежий воздух, который сможет изгнать ядовитый дурман из ее головы.
Обида на себя, что была такой дурой, на брата, преступившего все дозволенны границы, на Саске, который, в конечном счете, оказался прав, на весь мир, застилала глаза и вырывалась безудержными слезами. Но она продолжала яростно утирать их, доказывая всем вокруг и себе в первую очередь, что не позволит ничему по-настоящему себя задеть.
Руи следовал за ней по пятам, не навязывая свое общество, но и не спуская с нее глаз. Что ж, чего-то такого, в конце концов, он и ожидал. Но он справится. И с сестринской истерикой и с ее последствиями. Обязан справиться.
Когда они оба запыхавшиеся и напряженные оказались за порогом дома, нервозность Сакуры начала выплескиваться наружу. Она долго и напряженно ходила взад-вперед по коридору, словно не могла решить куда пойти и что сделать. Хваталась за голову, отчаянно мычала и сокрушенно качала головой. Несколько раз стукнулась локтем о дверной косяк, но, казалось, вовсе этого не заметила. Тогда Руи, всерьез обеспокоившись ее состоянием, схватил ее за руки и заставил сесть на пол, пытаясь хоть немного успокоить. Сакура резко выдернула свои руки из его хватки, но осталась сидеть на месте. Постепенно ее частое дыхание приходило в норму, а излишняя жестикуляция сходила на нет.
Руи не знал, сколько времени они так просидели в темноте и полном молчании. Было чудом, что она до сих пор не приказала ему собрать вещи и уйти. В конечном итоге, разве заслуживал он сейчас большего?
Наконец, Сакура посмотрела на него. И ее взгляд не выражал гнев или беспокойство. Он был кристально чистым и лишь чуточку озадаченным.
- Я очень многое хочу у тебя спросить… - сейчас ее тон был ровным и ничего не выражающим. - Я твоя сестра, – этот незыблемый факт ее губы произнесли спокойно.
- Разве у меня тогда не еще больше оснований, чтобы считать тебя своей?
Звонкому молчанию в комнате вторила окутавшая все непроглядная темнота. Сорвавшийся ветер опасно кренил голые верхушки деревьев, ломая тонкие ветки. Небо прочертило змеиное тело яркой молнии, на мгновение осветившей всю округу. Раздутые черные тучи, набухшие от влаги, оросили землю дождем впервые за несколько месяцев. Ураганный ветер гнал мусор по пустынным улицам и разбивал тяжелые дождевые капли о хрупкие оконные стекла.
Разразилась гроза.
Название: Солнце в ладонях
Автор: МиорайБета: сам себе режиссер, можно пинать @@
Жанр: romance, het, au, incest, angst.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: RДисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Посвящается: всем, кто ждал и надеялся :З
От автора: музыкальная тематика главы - Bat for Lashes & Beck - Let's Get Lost
~ VIII Шаг на встречу ~
Название: Хищники
Автор: Миорай
Бета: Фиренз
Жанр: drama, horror, dark, НЕ au.
Персонажи/пары: все, кого вспомню и упомяну, осы тоже есть.
Рейтинг: R
Дисклеймеры: трава - Кишимото, грибы - мои
Содержание:
...А он счастлив, непередаваемо, и продолжает свое кровавое соло, нанося рубящий удар сверху вниз...
Статус: в процессе
От автора: идейным вдохновителем был странный сон, приснившийся несколько лет назад.
Музыкальное сопровождение:
читать дальше
Я впервые правильно использовала "перо" в Фотошопе. И я несказанно счастлива по этому поводу, потому как смогла отконтурить/выконтурить большую часть новых и старых рисунков. Поспешу поделиться своей радостью (понимаю, что до профи мне далеко, еще бы и раскрашивать все это дело научиться... -.-):
1) да, я снова перерисовала Руи и опять переделала волосы Сакуры...
большой формат:
s018.radikal.ru/i510/1206/9d/7e54431745dc.jpg
2)я опять подкорректировала глаза Саске, теперь они более выразительные, как мне кажется
большой формат:
3)и кое-что новенькое, нарисованное относительно недавно
большой формат:
s018.radikal.ru/i501/1206/91/359347b3628e.jpg
Есть еще пара новинок, но покажу я их только в соответствующих им главах Солнца)
К слову о замечательном и прекрасном:
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Автор: Миорай
Бета: в этот раз я бесхозная Т_Т, посему расчитываю на ваши пинки)
Жанр: romance, het, au, incest, angst, yaoi.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
От автора: музыкальная тематика главы - Hurts - Wonderful Life
Молитва: Да простят меня фанаты Саске. Аминь Т_Т
~VII Агония~
0.3 Помешательство
Светало. Неуверенно, почти неощутимо. Слишком тускло из-за налившихся темным свинцом туч. Бессмысленно и не нужно.
Возможно, еще слишком рано, чтобы обратить на это должное внимание, или же слишком поздно, чтобы вообще пытаться что-либо делать.
Тяжелая темная занавесь скрывает половину окна, из которого лениво и безжизненно льется серость.
Шесть негромких ударов, своевременно отбитых настенными часами и настойчиво въевшихся в сознание; шесть уверенных ударов, сворачивающих время в тугую, скрипящую от напряжения спираль; шесть желанных ударов, позволяющих, наконец, вынырнуть из бесконечно тянущегося потока минут и часов, сжавшихся в один миг.
Несмелый солнечный луч, ловко вынырнувший из-за грузного и неповоротливого облака, удобно устроился на подушке.
Часы затихли, возвращаясь к своим обычным тихим щелчкам, всего несколько минут назад сводящим с ума.
Саске неторопливо, будто примериваясь, поднялся с пола, где совсем недавно истязал себя бешеным темпом упражнения. Прислушался. Оглядел комнату, почему-то незаметно налившуюся красками. Было тихо.
Наконец, расслабился, и вздохнул, случайно шаркнув ногой по ковру.
Все, как обычно.
Терпкий запах кофе, щекочущий ноздри – не слишком приятный вкус, но бодрящий. Стонущие от перенапряжения мышцы и пустое сознание… Такое чудесно тихое и безмятежное, спокойно дрейфующее в потоках эфира. Но всего на несколько минут. Осталось лишь несколько минут блаженной тишины и вакуума, временно угнездившегося в голове. Как жаль, что нельзя все так и оставить, удержать чуть на дольше эту легкость, почти эйфорию, так замечательно расслабляющую тело и дающую отдых истерзанному сознанию.
Почти незаметная дрожь пронеслась по телу волной едва различимых мурашек, виски безжалостно сжало чем-то раскаленным, нечто туго сдавило горло и грудь.
Снова…
Слишком быстро. Быстрее, чем обычно.
Мысли, образы, воспоминания, ощущения - накатывают неудержимой волной, поглощая сознание, разрывая его на мельчайшие кусочки и склеивая заново. Он не удержался, не нашел за что же можно зацепиться… позволил вновь увлечь себя за бессвязным потоком, ведомым совершенно непонятной логикой вспыхивающих в разброс видений…
…что-то мокрое на рукаве… он случайно испачкался мороженным и расстроился, что вторую порцию ему не купят…
…лай соседской собаки и огромный по его меркам частный дом, чей забор раскинулся на всю улицу, дом, в котором они живут всей семьей… в котором все счастливы и веселы…
Пальцы рефлекторно сжимаются.
… мать его обнимает и шепчет что-то утешительное – больно саднит разодранная коленка, глупый старший брат, такой неосторожный…
…подбадривающие улюлюканья и крики непрестанно льются от зрителей, ведь мяч попал в корзину так вовремя, все вокруг улыбаются и громко смеются, празднуют принесенную им победу…
…дождь… мерзкий и холодный, барабанящий по крыше черного автомобиля. Он еще мал и впервые надел смокинг. Больно. В груди. Отец говорит, что он мужчина и ему не подобает себя так вести, но… слезы все равно бесстрастно душат и он плачет, позволяет себе лишь тихо всхлипывать, утирая нос рукавом пиджака. Тогда он увидел мать в белых одеждах, неподвижную, умиротворенную, мертвую…
Желудок скрутило судорогой, а по телу пробежала волна конвульсивной дрожи.
…панический страх, растерянность и резкая, непривычная боль… Брат прижимается сзади, к его обнаженной спине, поглаживает низ живота и шепчет что-то успокаивающее… Но он не может успокоиться. Жесткие, не позволяющие сбежать объятия и размеренные толчки... Слишком больно. Слишком стыдно…
Кажется, горло разорвал гортанный рык, стоящие на столе кухонные приборы безжалостно сметены на пол. Желудок снова скрутило и его вывернуло наизнанку, рвало долго и основательно, едва ли не до выблевывания собственных органов. Саске так и замер, стоя на четвереньках над собственными рвотными массами, слегка пошатываясь, словно пьяный, пока одеревеневшие мышцы не расслабились и он не смог опрокинуться на бок, отползая на ковер. Утер дрожащей рукой со лба испарину и со всей силой, какой только мог, ударил кулаком по полу. Кисть протестующее заныла, но эта боль сейчас казалась слишком незначительной…
Еще немного…
Тревога, следовавшая за хороводом воспоминаний, сжала легкие, не позволяя вздохнуть, шепча что-то мерзкое и отвратное прямо во внутреннее ухо. Казалось, что собственное сердце еще чуть-чуть и не выдержит бешеного ритма - взорвется… Как холодно, как неимоверно холодно рукам и ногам, чуть ли не до окоченения. Наоборот же приливший жар к щекам расползся по коже жирными красными пятнами и пылал.
Саске боялся. Всегда боялся, что не выдержит, что не сможет все это осилить и в конечном итоге сойдет с ума. Сейчас же этот страх возрос многократно, ведь он уже перестал соображать, перестал улавливать хоть что-то из окружения. Лишь собственное учащенное сердцебиение…
Тук-тук-тук-тук…
Может, сойти с ума это не такая уж и плохая идея…
Тук-тук-тук…
Осточертевшие воспоминания, в последнее время навещающие его слишком часто, осточертевшая жизнь, осточертевшая мертвая петля, в которую он попал не по своей воле…
Тук-тук…
Он дышал тяжело и надрывно, будто всего пару минут назад бежал кросс, постепенно и весьма неохотно возвращалась способность мыслить здраво… Болезненно скривившись, Учиха неохотно прокашлялся.
Очередной приступ отпускал нехотя и вяло.
Пять минут седьмого.
Его помешательство длилось всего лишь пять минут…
Саске вставал медленно, будто боялся по какой-то причине не удержаться на ногах и снова повалиться на пол, рядом с отвратного цвета рвотой. От одной лишь этой мысли его снова замутило, и он не спеша поплелся в ванную за тряпкой – уже ставший совершенно привычным ритуал.
У Учихи Саске не было друзей. Не было никого, кого можно было бы хотя бы с натяжкой подогнать под это определение. Лишь знакомые. И никто из них, никогда не узнает об этой его слабости, даже во время очередной попойки, когда он напьется до потери сознания. Есть Карин. Но она не друг, никогда им не была и никогда не станет. Потому нет никого, кому можно было позвонить в такую непозволительную рань и попросить прийти, попросить немного посидеть здесь, с ним, в темной, угрюмой комнате.
Саске скривился, бесконечно презирая в себе эту минутную слабость. Он сильный, сильнее кого бы то ни было. Ему не нужна помощь сейчас, не понадобится и потом. Ни от кого.
Тряпка в руках замерла, а взгляд непроизвольно метнулся к телефону, притаившемуся на кресле. Номер давно стоит на быстром вызове, но он до сих пор им не воспользовался… и вряд ли когда-нибудь воспользуется. Саске усмехнулся, удивленный собственным малодушием, и принялся вновь натирать пятно. И снова…
Тень, нет, скорее причудливая игра света, отразившаяся от стен и все же… Нежные локоны, кажущиеся почти настоящими, миловидно обрамляют тонкую шею, глаза смотрят, как всегда, мягко, но с укором и… неужели, обидой? Кожа слишком бледная, почти прозрачная. И уверенность в горделивой осанке. Она редко появлялась перед ним такой, почти реальной, зачастую, казалась расплывчатым маревом с удивительно четким выражением лица, редко когда осуждала взглядом и доселе еще ни разу… Верно, ведь это не смоляные волосы матери, совершенно прямые и всегда стягиваемые резинкой, не ее теплые каштановые глаза, в которых никогда не было презрения. Горящий зеленью взгляд и причудливого цвета розовые волосы. Она осуждала. Смотрела с укором, почти с гневом. Лишь легкий наклон головы, указывающий на ее неудовольствие. Кажется, она хмурится и отводит взгляд, но слишком нечетко и смазано, что походит на сменившую одну другую картинку.
Ему нечего сказать, нечем оправдаться, но он и не собирается этого делать.
Саске тряхнул головой, прогоняя непрошеную гостью, всего лишь призрак, созданный его растерянным разумом и сейчас безмолвно живший только в его голове. Только призрак…
- Сакура… - в голосе скользнула толика удивления, но настолько незначительная, что скорее походит на усталую обреченность. Имя сорвалось с губ совершенно случайно и неожиданно, даже для него, всегда уверенного в собственных желаниях.
Она исчезла, оставив после себя лишь горечь недосказанности и разочарования. Разочарования в нем, таким, каким он стал.
И снова ухмылка, изрезавшая рот, с притаившейся грустью у самых уголков губ.
По школьным коридорам, как и везде, Саске ходил неторопливо, нарочито безразлично и высокомерно. В его обманчиво расслабленной позе, однако же, всегда таилась угроза и напряженная готовность. Он лениво скользил взглядом по оборачивающимся при его появлении девушкам и всегда читал в их отупелых лицах щенячий восторг и сумасшедшее обожание. Иногда, когда был в хорошем настроении, непременно ухмылялся, так, как умел только он, и все эти девушки замирали от восторга, окрыленные мыслью, что он им улыбнулся… Но Саске Учиха не улыбался. Не улыбался настолько давно, что уже, должно быть, напросто позабыл, как это делать. Улыбаются лишь те, кто жаждет быть счастливым и пытается заразить этой привычкой всех окружающих. И ему, купающему в волнах девичьего восхищения, мальчишечьего признания и ненависти всех остальных, не было дело до счастья. Саске всегда считал счастье ложью, бельмом на глазу, мешающим нормально видеть.
Но сегодня в его осанке не было привычных горделивых полутонов, как и не было непоколебимой уверенности в себе. Сегодня, как и в другие такие же дни, он был зол и угрюм, предпочитая просто игнорировать всех окружающих, дабы ненароком не сорваться на каком-то пробегающем мимо школьнике.
Саске Учиху – гордого, спокойного, уверенного в себе – уважали и считали образцом для подражания. Сколь бы долго продлилось их обожание, знай они, что Саске корчится по утрам от приступов и блюет на пол?..
И сейчас в этот момент, сидя за собственной партой и бездумно палясь в пространство, он мог без опаски высвободить бушующую внутри ярость. Почти дрожал от поглотившего его гнева, утопал в сжигающих его эмоциях и едва ли мог вздохнуть. Его мутило - желчь неприятно, но настойчиво щекотала горло, побуждая поддаться минутному спазму и снова избавиться от всего содержимого желудка. Ему и раньше бывало плохо, но сегодня, пожалуй, было куда хуже, чем обычно. Саске волей-неволей возвращался к воспоминаниям, насильно выдернутым из глубин памяти. Вспоминал каждый фрагмент, каждую эмоцию, вторгшуюся в его воспаленное сознание. И ненавидел. Ненавидел всех и вся, ненавидел человека, уснувшего за рулем и врезавшегося в машину его матери, ненавидел старшего брата, погрязшего в горечи утраты и замкнувшегося в себе, ненавидел отца, с головой погрузившегося в работу. Но более всего ненавидел горящий зеленоглазый взгляд, осуждающий его за это…
Она смотрела на него с толикой непонимания и беспокойства в глазах, точно так же, как и утром. Сакура лишь случайно взглянула на него, так и не сумев отвернуться – должно быть, лихорадочно блестящие глаза Саске ее напугали, но ему было плевать боится она или нет. Сейчас, в это мгновение, он отчаянно желал, чтобы она увидела, чтобы она узнала, узнала абсолютно все и больше не смела смотреть на него столь вызывающе, будто достаточно сильна, чтобы с ним тягаться. И ни на миг не допускала, что ему нужна жалость. От одной лишь мысли его передернуло, и Саске раздраженно повел плечами. Однако же, в эту секунду в выражении ее лица скользила именно жалость, ненавистно-отвратная жалость, от которой его выворачивало наизнанку, из-за которой отчаянно хотелось что-нибудь разбить или сломать. Нужно что-то сказать… Едкое и отталкивающее, чтобы прекратить все это, чтобы хоть как-то высвободить скопившиеся внутри раздражение и злобу. Глянул чуть правее – Руи сидел напряженный, готовый в любую секунду ринуться в драку: предупреждал, что бы он, Саске, не смущал ум его маленькой сестренки чем-то отвратительным.
По лицу непроизвольно расползлась ухмылка. Гнев и раздражение плавно сменились неким извращенным подобием любопытства и азарта.
- Ты уже сказал ей, Харуно? – не отрывая взгляда от Сакуры, прошептал Саске, едва ли осознавая, насколько охрип его голос.
Лишь краем глаза заметил, как тот вздрогнул и удивленно моргнул. Но его замешательство было секундным – Руи быстро вернул самообладание, поняв, что его банально провоцируют.
- Кажется, тебе не мешает сходить в медпункт, Саске-кун. Паршиво выглядишь, - холодно отчеканила Сакура.
Ведь прекрасно знала, как бесит его это обращение, и наверняка специально добавила в интонацию побольше ноток оскорбления.
Учиха окинул ее угрюмым взглядом, моментально утратив интерес к этой случайной словесной перепалке, ведь уже получил то, что хотел – смог отвлечься. Он неотрывно буравил ее взглядом, прекрасно понимая, насколько это выводит ее из равновесия.
И все же, Саске уже довольно долгое время спрашивал у себя: почему она? В какой же момент она стала его следующей жертвой? Попытался припомнить тот миг, когда вдруг решил, что выбирает именно ее, тогда еще зажатую и не выделяющуюся.
Ведь ему всегда было все равно с кем играть или кого соблазнять – это всего лишь способ избавиться от скуки, плотно угнездившейся в его доме и его голове, еще одна возможность закрыться от назойливых воспоминаний, еще одна причина не оставаться в одиночестве. Слишком скучно, слишком безжизненно и серо, чересчур легко и неинтересно. Вещей же интересных, дающихся с трудом, завоеванных почти что в драке – слишком мало. Должно быть, в какой-то момент и она стала именно такой вещью, продлевать охоту за которой – все равно, что подливать масла в огонь. Гордая, эгоистичная, упрямая – только вот, кажется, сама она позабыла об этом или же сделала вид, что не помнит. Ведь Саске чувствовал, ощущал исходящую от нее страстность, ее пылкую, жгучую натуру, порой прорывающуюся сквозь образ неприметной забитой девочки. Наверное, она и сама этого не замечает, а если и ловит себя на этом – тут же пытается эти порывы обуздать. Он уже давно мысленно себе рисовал, как будет томительно сладко по каплям воспламенять в ней этот огонь, играть с его языками, наслаждаясь жаром, отзывчивостью, томительным возбуждением, которое будет дарить ей по чуть-чуть, совсем крохотными порциями, пробуждая в ней жадность и ненасытность… Какое чудесное, упоительно чувство она пробудит в нем, когда Саске подавит ее гордость, подомнет под себя ее все еще спящую под пологом забитости вспыльчивость и надменность. Какой невероятно свободной Сакура почувствует себя рядом с ним, свободной и неуязвимой… и вот тогда, он без тени сожаления раздавит ее и выбросит.
И он тоже это видит. Руи, как и Саске, с самого начала видел в ней это и признавал. Должно быть, даже втайне восхищался.
А Саске, еще никогда он не желал кого-то настолько сильно, не желал так отчаянно вплестись в чужую жизнь, дабы до мелочей изучить и познать свою жертву, дабы сполна насладиться ее разрушением… Ведь он разрушит ее пока мирный и тихий устрой жизни, разрушит и ни на секунду не пожалеет об этом. Потому что ему это нужно.
Учиха хмыкнул, все также бесстыже разглядывая Сакуру и одним лишь прищуренным, наигранно-томным взглядом заставлял ее припомнить все пикантный подробности их последней встречи. Даже провел пальцем по губам, невзначай, сделав вид, будто задумался. Но она поняла. Поняла и восприняла это, как угрозу, вспыхнув при этом, словно маков цвет.
- Саске…
В ее тоне он отчетливо услышал рык озлобленного, попавшего в ловушку животного.
Сакура ведь не сказала своему брату, где и с кем была в тот вечер. Это было заметно по мелькнувшему в ее глазах испугу, как только он собрался открыть рот и сказать нечто совершенно неуместное и смущающее.
- Да, Сакура? – хриплый, усыпляющий бдительность голос. Ему даже не нужно было контролировать себя сейчас, ведь это уже давно въелось в подсознание: как правильно нужно себя вести.
- У тебя сегодня чертовски довольное настроение. Съел какого-нибудь первоклашку на завтрак? – изогнул бровь Руи, заставляя Учиху обратить свое внимание на себя.
- Если желаешь размяться – я к твоим услугам.
- Уволь, больно ты хрупкий.
Пожалуй, это задело. Даже сильнее, чем он позволил бы себе в нормальный день… Только вот сегодня он был чертовски паршивый. Игривость и непосредственное любопытство моментально испарились, уступая место колючей злобе, заострившей черты лица.
- Руи… - одним взглядом приказала Сакура, опасливо косясь на Саске.
Ярость и агрессия уже готовы были выплеснуться в четком, плавном и едва заметном движении – тело напряглось, рука сжала столешницу до побеления костяшек пальцев, только стук сердца сейчас отбивал четкий ритм в ушах, подгоняя, подначивая выплеснуть всё, весь тугой пучок эмоций разрывающий грудь…
Ненавидеть всё – слишком растратно, куда более удобно ненавидеть кого-то определенного. Ведь так легко направить всю ненависть именно на него. Так просто ее выместить, так сладко поддаться этому пагубному порыву, так упоительно сдаться гневу и окунуться в него с головой. Ненавидеть так сильно, почти невозможно. Ненавидеть радостно, растягивая эту блаженную минуту…
И именно сейчас, когда Саске почти был готов заглушить голос разума и накинуться на человека, как дикое животное, она – его маленькая, интересная забава, нежный цветок с шипами, Сакура – встала аккурат между ними, загородив собой старшего брата.
Что-то быстро ему шепнула, схватила за руку и потянула прочь.
А Саске, даже спустя несколько минут, продолжал таращиться горящим взглядом в место, где только что стояла младшая Харуно. Пульсирующая в висках ярость, казалось, разбуженная совершенно случайно и на пустом месте, уместилась где-то в области желудка и нещадно жгла. Выплеснуть ее, избавиться, немедленно…
Он поднялся с места резко, без намека на грацию, скорее изломанно, и ринулся прочь из кабинета.
Карин. Ему нужна Карин… Сейчас же…
Когда же Саске узнал, что ее в классе не было, чуть не взвыл от досады. А потребность в ней, всегда тенью скользящей за ним и вдруг исчезнувшей, когда она так ему нужна, неумолимо росла и затуманивала и так неясный разум. Он метался от кабинета к кабинету, словно загнанный зверь, совершенно не представляя, что с собой делать и как успокоиться.
Но Саске так и не нашел ее – обессиленный из-за внутреннего напряжения, измотанный постоянным самоконтролем, не смог придумать ничего лучше, как спрятаться от посторонних глаз да и от всего мира в пустующем медпункте.
Если там, за пределами этого уютного и спрятанного в тени балкончика и гремела музыка, то здесь, словно в другой реальности, она была едва слышна, да и то, четко отбивали свой ритм лишь грузные басы.
Юноша, еще совсем молодой, вальяжно раскинулся на диванчике, в полной мере осознавая собственную значимость и важность. Это скользило во всей его позе, выражающей бесконечную уверенность в себе и своей привлекательности. Натянутая на тугие мышцы черная рубашка была красноречиво расстегнута на груди. Он не был мускулист, скорее худ, однако же поджар и строен. Ему ничего не надо было делать. Не нужно было изображать интерес, не нужно было отчаянно ухаживать за девушками, не нужно было измываться над собственным телом в толпе танцующих и придумывать на ходу сложные и оттого неуклюжие движения. Ничего… Потому что девушки сами приходили к нему, стоило им хоть раз увидеть его спокойный взгляд с легким полуприщуром, его грацию и манерность в жестах. Он походил на разнеженного породистого кота, взирающего со своего места на всех слишком надменно и чинно. Но это не отталкивало, наоборот, привлекало. Как глупо… Но он совершенно ясно и четко осознавал каким именно его видят девушки, знал и беззастенчиво этим пользовался.
Красивая утонченная брюнетка, на секунду замерев у самого входа, шагнула внутрь, быстро сократив расстояние между ними уверенно-соблазняющей походкой. Она улыбнулась своими пухлыми губами, чуть-чуть тронутыми блеском, и присела на его колени, пробежавшись пальчиками по обнаженной, белой, словно фарфор, груди. Шепнула на ухо какую-то глупость… ах да, свое имя. Только вот зачем оно ему? Она спросила что-то еще певучим, грудным голосом, но, так и не дождавшись какого-либо ответа, восприняла это, как согласие.
Она неустанно что-то мурлыкала, пока расстегивала рубашку и стягивала ремень с его брюк, ласкала игривыми поцелуями ключицу, терлась щеками о соски и, будто невзначай, задевала их немного липкими от блеска губами пока мягко касалась пальчиками его начинающей возбуждаться плоти. Несомненно, она была чертовски горда собой и Саске поощрял ее, но только лишь легкими, гладящими касаниями. Он не был нежен или страстен, лишь молчаливо позволял ласкать себя, касаться себя, играть с собой. Девушка, кажется, недовольная излишней апатией своего партнера, одним манерно-грациозным движением стянула с себя платье-чулок и прижалась обнаженными прелестями к его груди, вновь что-то мурлыкнула и укусила за ушко, пройдясь язычком по чувствительной мочке. Должно быть, мало различимые мурашки, пробежавшие по его коже, вызвали у нее восторг и девица уже смелее потерлась об него всем телом. Дрянная кошка… Тонкие пальчики ловко и умело прошлись по шее, предплечьям и вновь переместились на его живот. Хочет поиграть немного? Ему, в общем-то, было абсолютно все равно, что именно и как она будет делать. Только вот…
- Ну же, поцелуй меня… - ее губы, уже во всю терзающие его шею, плавно перемещались по щеке ближе к его губам. – Ну же…
Она еле успела их коснуться, но даже этого мгновения ему хватило сполна, чтобы осознать: как же противен ее поцелуй… Саске что-то едва различимо рыкнул, отшатнувшись от ее лица и крепко сжал ладонями бедра. Девушка, на секунду совершенно растерявшись, решила, что это новая забавная игра, и с хищной улыбкой потянулась за новым поцелуем, крепко схватив его за волосы на затылке и оттянув голову. Горячим языком осторожно лизнула подбородок, намереваясь на сей раз наверняка украсть поцелуй, заставить хотеть ее. Надавила острым коготком под подбородком, заставляя его приоткрыть рот и нетерпеливо прильнула к нему, словно оголодалая вампирша.
Ее губы, не такие нежные, как казалось вначале, терзающие его, ее язык, нагло скользнувший ему в рот, влажность и пошлость этого поцелуя… Нет… Незнакомый запах, не неприятный, не возбуждающий, никакой, совершенно нейтральный. Незнакомый вкус, абсолютно неинтересный и даже терпкий. Не так… не такой поцелуй ему нужен… не от этой девки…
Саске оттолкнул ее от себя резко и сильно, утерев тыльной стороной ладони влагу со рта – на его лице отчетливо отпечаталось выражение отвращения, но было слишком темно, чтобы его можно было увидеть...
Ему не нужны такие поцелуи: они больше не интересны, они больше не волнующи, они больше не приятны. Лишь краем глаза он заметил ее, оперевшуюся об угол, полупрозрачную, смотрящую в другую сторону, не на него. Только миг и ощущение ее присутствия растворилось в дымке реальности, как и силуэт ее тоненькой фигурки.
Наверное, сейчас он хочет лишь ее поцелуи. Чувствовать лишь ее вкус. Ощущать лишь ее запах.
Его маленькое, забавное увлечение… Почему же в этот раз оно стало серьезнее? Почему он стал серьезнее? Почему это вдруг стало таким увлекательным?
Лежащая на полу девушка что-то злобно прошипела и, резво вскочив на ноги, толкнула Саске в грудь. Он же, абсолютно увлеченный собственными мыслями, не сопротивлялся и упал обратно на диванчик, апатично наблюдая, как эта теперь грузная, разгневанная кошка взбирается ему на колени.
Это было грубо и нетерпеливо…
Каждое ее движение, напоенное злобой и разочарованием, было резким и причиняло ей самой боль, но она игнорировала ее, продолжая, как ей казалось, наказывать Саске, уставшего от собственного томления, с блестящим взглядом, направленным куда угодно, но не на нее…
Ему действительно было все равно. Действительно было плевать, что она делает и как. Саске не было до этого совершенно никакого дела. Все что сейчас стояло перед глазами, так это приоткрытые в немом вопросе пухловатые губы и зеленоглазый взгляд, опьяненный жалостью, такой ненавистной, опротивевшей жалостью. Но он позволяет, позволяет так смотреть на него. Позволяет сейчас лишь ей. Нежной и обеспокоенной, с выбившимися из прически шелковистыми прядями – образ, который накрепко въелся в его память.
Девица, содрогнувшись под градом болезненно-сладостных спазмов, крепко впилась ногтями ему в шею, на которой мгновенно проступили капельки крови.
Воздух, наполненный запахом мускуса и стойким духом разочарования казался куда как плотнее, чем должен был быть. Он почти давил и едва заметно мешал дышать.
Она не получила и толики удовольствия. Он тоже.
Саске с едва заметной едкой ухмылкой наблюдал, как девица быстро и совершенно не грациозно натянула на себя платье и, послав ему убийственный взгляд, покинула балкончик.
Стало смешно.
Он не сдерживал себя в своих желаниях и, зажимая ладонью руку, позволил себе рассмеяться. Но вскоре, издевательские смешки стремительно превратились в едва различимое хихиканье, а затем и вовсе утихли.
Подушечки пальцев коснулись горящих, истерзанных губ. Что же такое… С чего вдруг это кажется таким бессмысленным и ненужным? Бесполезным…
Саске сжал зубы, позволяя гневу украсить свое лицо чудовищным выражением. Он никогда не делал ничего бесполезного, никогда не жалел о своих поступках. Так какого же черта она лезет в его голову? Какое право имеет ему указывать? Ему – испытавшему столько, сколько ей и не снилось? Что и следует считать бесполезным, так это ее глупые попытки изменить в нем что-то, ведь он не нуждается в этом, его совершенно не нужно чинить…
Он откинулся на спинку диванчика, буравя потолок устремленным в пространство взглядом. Все как обычно, ничего не изменилось, верно?
- Я уничтожу тебя, Харуно Сакура…
*доволен, как стадо слонов*
Обожамойобожамой...
Так и тянет написать кроссовер...
Почему? Да хотя бы поэтому >.>:
Может у кого дельные мысли появятся? ХД
Аки вступлением:
Я в общем-то не большой поклонник Финалки, однако тут даже я не удержалась *да и как, когда прорисовка персонажей из года в год становится лучше?*
И щит... я это хачу, дайте мне это, пожалуйста *_*
Сие чудо из Final Fantasy Versus XIII *которая еще не вышла, но я авансом ее хачу-хачу-хачу* и зовут его Ноктис *ХД!ибо дурацкая ассоциация - ноги, ногти...ногоногти! 0о*
И по данным информационных ресурсов, продюсеры обещают, что сия игрушка будет самой мрачной в истории Финалки.
Дайте мне ангста, а то его не хватает *мало Саске ангстит в последнее время, малооо, у людей уже дефицит начался...*
И да, Ноктис таки похож на Саске, во всяком случае - типаж на лицо, и такой же куриный хвост на голове ХЗ
И есчо картинке **
Трейлеры - много крутого Ноктиса **
Еееее, я нашла с переводом **
Штота меня на Саске потянуло...мряяу **
А еще мне стрельнуло в голову переделать предыдущий рисунок: подкорректировала физиономию Саске и перерисовала волосы Сакуры *мама ее медузой обозвала -_-*
Я заметил: новые рисунки у мну это примета, что скоро выйдет новая глава ХД
Доступ к записи ограничен
Автор: Миорай
Бета: Ricka
Жанр: romance, au, incest, angst.
Пейринг: Саске/Сакура, Руи/Сакура, Итачи/Саске.
Рейтинг: R
Дисклеймер: трава - Кишимото Масаси, грибы – мои.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: Мгновения. Неотъемлемые составляющие нашей жизни, непредвиденные, опасные и угрожающие нашему спокойствию. Все, чего я так когда-то боялась и избегала, меня настигло и накрыло с головой. Я не хочу снова привязываться, не позволю, чтобы кто-то нарушил тихий устой моей жизни, вторгся в нее и перевернул все вверх дном. Не позволю ведь?
Предупреждение: просто аффтару захотелось романтики.
Дебильный сканер... убил все тени(( Пришлось их в фотожопе дорисовывать Т_Т
Зато Сакура, наконец, получилась такой, какой и должна быть Х) Да, понятия не имею, какая вожжа мне под хвост попала, чтобы нарисовать ее именно так Хх...
Ах да, еще кое-что... Это не совсем та рубашечка, но все равно - для тебя Никунц ^_^
Итак, внимание... Саскееееее-самаааааа 
В оригинальном размере: http://s58.radikal.ru/i161/1008/69/6abb46e4cb63.jpg
Доступ к записи ограничен
Тащусь с этого сериала, особенно с некоторых диалогов или монологов, потому натырила сюда особенно понравившиеся, наслаждаемся ^_^
1.Эллиот: Я знаю, что ты думаешь...
Джей Ди: (мысленно: "твоя задница похожа на две обнимающиеся чипсины"
Нет, не знаешь.
2.Лаверн: Все, что ни делается — к лучшему.
Кокс: Ты действительно пытаешься сказать сейчас, что Новый Орлеан, СПИД, мороженное без сахара, матери-наркоманки, Хью Джекмэн и рак — все это к лучшему? Извини, но я… Я на это не куплюсь.
Лаверн: «Ибо господь вершит дела по правде своей», римлянам 8.28.
Кокс: «Идиотизм». Перри Кокс 6.1… тирада 85 после ленча.
3.Кокс, Боб Келсо.
- Чего тебе, бобо?
- Я хотел попросить прощения
- Что ты сказал? o_0
- Я посоветовался с кардиологом и он сказал, что если бы ты не указал мне на повышенное давление, то все могло бы закончиться легким случаем… смерти.
- "Держаться, не злорадствовать".
- В общем, я твой должник
- "Мне нужно над кем-нибудь позлорадствовать, я не выдержу…"
(коматознику): Ну что, приятель, как твоя кома?
Фууух, гораздо лучше стало …
4.Господи Боже мой, я знаю столько способов тебе ответить:
нет, никогда, даже не думай, ни за что на свете, нет-нет-нет, ни к коем случае, ответ отрицательный, ответ жестоко отрицательный, нет, неаааа… и наконец мой любимый - человек, падающий с высокой скалы…внимание…нееееееееееееееет.
5.(Кокс про Эллиот) Что это за новая дурь?
6.- Если твои следующие два слова не будут "до свидания", то ты умрёшь долгой и мучительной смертью.
7.Кокс: Если я не вернусь через двадцать минут, не волнуйся: скорее всего, по пути домой я завернул к проституткам.
Джордан: Убедись, что это женщина.
8. - Новичок, ты можешь быть менее продуктивным только при одном условии: если ты сам превратишься в стену, к которой прислонился. Правда тогда ты станешь опорой для другого придурка, который будет прислоняться к тебе и думать о том, какой он придурок.
9. ДжейДи: Да ладно тебе, Эллиот, я в жизни не слышал, чтобы женщина так стонала.
Эллиот: Это точно, куда тебе...
10.ДжейДи: Доктор Кокс, вы же не хотите закончить с Джордан, как Рендольфы, которые друг другу ни одного слова не говорят? (Кокс мечтательно останавливается) Вы хотите, чтобы мы с вами были, как Рендольфы, да?
Кокс: Господи, да! Как я этого хочу!!
11.Эллиот: Уборщик, у тебя никогда так не было, чтобы ты смотрел на себя и мечтал стать совсем другим?
Уборщик: Нееее, я по жизни победитель!
12. - Дамочка, люди - не шоколадные конфеты. Знаете, кто люди? Люди - сволочи, облитые сволочизмом со сволочной начинкой, но они меня раздражают меньше, чем наивные оптимисты, которые отрыгивают солнечный свет.
13.У кого два больших пальца, и ему на все насрать? (указывает обоими пальцами на себя) Боб Келсо! И я с ним знаком.
14.Терк (Джей Ди): Привет, как дела?
Джей Ди: Привет, нормально. Только что узнал, что мои любимые чипсы приводят к поносу и… Ах да, я с тобой не разговариваю.
Кокс (Терку): Как тебе это удалось?
Джей Ди: Я не понимаю. Я просто пригласил тебя на ужин, а ты выставил меня полным идиотом.
Кокс: Я постоянно выставляю его идиотом.
Терк: Чего ты паришься так?
Джей Ди: Ты никогда не рассказываешь мне о своих чувствах.
Кокс: Черт! Я тоже не рассказываю тебе о своих чувствах!
Джей Ди: Я не с вами разговариваю!
Кокс: Наконец-то! Спасибо…
15.Кокс: Знаешь Боб, я тут думал обо всех тех случаях, когда ты мной манипулировал, и мне на память пришла одна детская басня о том, как бежали значит однажды на перегонки одна черепаха и один злобный главврач, которого все ненавидели.
Значит, этот злобный главврач, которого все ненавидели, всё время забегал вперёд черепахи и дразнил её. А под конец помнишь, что случилось, Боб? Наверняка помнишь, да: черепаха ухватила злобного главврача за щиколотку, повалила его на землю, а потом, вместе с другими черепахами, сожрала его заживо прямо на беговой дорожке! Душераздирающая история конечно, но детям нравится.
Келсо: жу-жу-жу...
Кокс: Вот сейчас не понял?
Келсо: А это пчелы жужжат у тебя в штанах. И, знаешь Перри, хоть мне и наплевать, но звук этот мне очень нравится.
16.Кокс: Меня раздражает твоя манера.
ДжейДи: Какая манера?..
Кокс: Разговаривать.
ДжейДи: Да что вы, это всего лишь...
Кокс: Вот видишь! Как ты сам от себя ещё не озверел?!
17.А я с ручкой умнее выгляжу. Ладно, пойду драить унитазы.
18. - Беременные женщины относятся к группе избранных, которым безумие прощается. К ним также относятся спортивные талисманы, метеорологи кабельных каналов и тот чудик, к которому приходят разные недоумки покрутить колесо и отгадать пару буковок.
19. - Итак, ты говоришь, что у тебя есть проблема, которая является всецело твоей проблемой, но ты хочешь найти способ сделать эту проблему моей проблемой, но проблема в том, новичок, что это не моя проблема.
20.Джей Ди: Моя философия - всегда говори правду и будешь неуязвим.
Кокс: Ты ведь с ней переспал? (спрашивает про Джордан)
Джей Ди (вслух): Конечно нет! (про себя) Философия сложная штука...
21.Келсо: Перри, мне надоело выслушивать жалобы пациентов на то, что вы их называете жиртрестами, тупицами, алкашами, лузерами, пузанами, пепельницами и бомжарами. Кстати, причем здесь бомжары?
Кокс: Я хотел сказать "обжоры", но во рту у меня был кусок торта..
22.Брак - это битва длиной в жизнь. Кроме того, нам, мужчинам, не выдали оружие.
23.Терк: Черт, что я сделал не так? Приподнес ей подарок на день рождения моей бывшей подруги? Назвал новую медсестру юной Карлой Эспинозой? Чёрт! Какой же я дурак! Или постриг ногти на её диванной подушке? Или я вчера опять не опустил сидение унитаза, и она отшибла задницу? Боже, как она согласилась выйти за меня замуж?
24.Кокс узнал, что ребенок Джордан и его ребенок тоже:
Джей Ди: Доктор Кокс...
Кокс: Новичок, если следующие два слова не будут "до свидания", то третьим словом будет: "О боже, о боже, мои яйца, мои яйца, вы ударили меня по яйцам ногой"!!!
Джей Ди: До свидания...
25.Пациентка: Я девственница.
Терк: Вы беременны.
Пациентка: Черт, опять!
26.Келсо: как поживают мои дорогие девочки? Отлично, значит слушайте…
Карла: Доктор Келсо, если вы пришли чтобы сказать: «как поживают мои девочки, а теперь послушайте неприятные новости», то предупреждаю - у меня плохое настроение, так что лучше вам придумать какой-нибудь глупый повод, развернуться и уйти.
Келсо: Дорогая моя, я не потерплю подобного обращения! И вообще вам повезло, что мне надо срочно навестить миссис Фистерафулер в шмедиатрии.
27.Тетка: Привет, милашка. Ой, сколько у тебя мячиков! Кстати, слишком много игрушек переутомляют ребенка, поэтому Брентли просит дать ему одну из них поиграть.
Кокс: Как забавно, Джек только что спросил, почему эта чокнутая мамаша, которая целый час садила одну сигарету за другой и трепалась по мобильнику, пока ее малыш ел песок, вдруг подваливает к совершенно незнакомым людям с советами по воспитанию.
Джордан: И еще он поблагодарил нас, за то что мы не назвали его Брентли.
(Тетка возмущенно уходит)
Кокс: Мы замечательная семья!
28.Ллойд: Может просто убьем его?
Уборщик: Нет это слишком просто, он только этого и ждет.
29.Это настолько шикарный момент, что я готов изменить предыдущему, жениться на этом, и нарожать еще много таких маленьких моментиков.
30.Терк (про ДжейДи и Эллиот): Вы сходились и расходились чаще, чем Росс и Рейчел из сериала "Друзья"!
ДжейДи: Я ни капельки не похож на Росса...
Кокс: Ну конечно нет, ты похож на Рейчел, она — Росс!
31.Келсо: Я получаю награду от медицинской ассоциации.
Кокс: Придурок года? Нет, ублюдок года! Нет, "парень,которого я так презираю, что готов заплатить кому-нибудь, чтобы они прикончили его и положили мне под кровать, чтобы я мог каждое утро сунуть ему пару раз в морду"... года!
32.Кокс (мысленно перебирая женские имена): Трейси, Кэти, Бетси, а вот, Бетси что-то новенькое
Кокс (ДжейДи): Послушай, Бетси!
ДжейДи: Сэр, вы называли меня Бэтси полгода назад.
Кокс: А мне плевать! (мысленно: "Черт!"
33.Карла: Самое ужасное, что я сейчас постоянно хочу секса, а мой муж на меня смотреть не может.
Терк: Ну если тебе так хочется, я могу зажмуриться и кааак тебе вставить!
Карла: Спасибо за самоотверженность…
Терк: Я же люблю тебя.
34.(О Даге): Он уже убил столько пациентов, что я начинаю думать, что он агент правительства!
35.Кокс: Я никому не скажу, что у меня родился ребенок.
Джей Ди: Вы же только что сказали Джордан, что расскажите.
Кокс: Да. Это называется враньё. А в браке это называется - поговорить.
36.(Тёрку) Интересно, когда ты говоришь, ты сам себя слышишь или так просто дрейфуешь в подсознании?!
37.Кокс: Слушайте, типа доктор, раз уж мы заговорили обо мне - моя беременная бывшая жена попросила меня съездить на пару дней в дом её матери, чтобы мы могли воссоединиться в качестве семьи.
Психотерапевт: Полагаю вы сказали ей, что б она шла в задницу?
Кокс: Как хорошо вы меня понимаете! Правда-правда!
38.Келсо: На самом-то деле ординаторы любят меня?
Кокс: Да они ненавидят тебя! Ненавидят от подков твоих копыт до острия твоих рогов.
39.Кокс: Джордан, после развода ты пришла забрать мое самоуважение? Спешу тебя огорчить. Я отдал его твоей маме, когда она умоляла меня жениться на тебе.
Джордан: Да все равно для него не нашлось бы места в ящике с боевыми трофеями. Там лежат твои яйца.
40.Джордан (беременная): Я хочу, чтобы ты зашёл в видеомагазин и купил любой фильм с Виго... чего-то там... Сеном. Я хочу минералку без газа, сало в шоколаде, сыр с перцем и фотографию помидорного куста, который я сажала прошлой весной. Вдруг на нём улитки. А если встретишь соседку Лену с нижнего этажа, закати глаза и скажи: «Шлюха». Вроде как не ей, но чтобы она услышала. И будь дома в половине седьмого, потому что тебе придется купать Джека, перед тем, как начнешь готовить мой ужин.
Кокс: Слушай, но у меня не останется времени для самоубийства!
Джордан: Не мои проблемы!
41.Кокс: Потому что мне плевать на пациентов в коме и стажеров, я могу на них плевать потому что о них заботишься ты, вот скажи мне когда ты в последний раз бросила пациента???
Карла: Он уже год в коме!! Он БАНАН!!
Кокс: Во-первых, он не банан, он картошка... во-вторых, так обычно я говорю, а не ты(
42.Келсо: Ахтунг! Нина Бродерик в клинике!
Тед: МЫ ВСЕ УМРЕМ!!!
43.Джордан: Я ваш новый друг, смиритесь.